Scar Tissue rus

Sloman Larry

Линди связался с менеджером Гилла, и Энди согласился нас продюсировать, и мы считали это своей победой. Когда мы встретились с ним, и он сделал нелестные комментарии к своей предыдущей работе, нам нужно было заметить дурное предзнаменование. Но мы начали предпродюсирование альбома в студии SIR на Санта Монике прямо рядом с Вайн, в паре кварталов от нашего с Дженифер нового дома. У меня было немного денег, Дженифер продала её MG, и мы наскребли вместе достаточную сумму, чтобы снять маленький домик на проспекте Лексингтон. Это было в довольно gnarly районе Голливуда, который приютил всех возможных проституток: от трансексуалов до маленьких мальчиков.

Энди Гилл начал работу над предпродюсированием

с Клиффом, Джеком, Фли и мной, но для меня это ни черта не значило. Я вообще не врубался, какого хрена этот продюсер делает? Это была странная, некомфортная для меня ситуация, и это давление реально начало влиять на меня. Я уходил в ужасные наркотические разгулы, окончательно исчезая целыми днями. В основном я принимал кокаин, потому что у меня была пара неплохих кокаиновых дилеров. Боб Форест (Bob Forest) познакомил меня с парнем, который играл в известной рок-группе в Л-А. Он жил в огромной высотке в Голливуде. Я был таким жуликом и хитрецом, что он наотрез отказывался даже подпускать меня к своей квартире. Когда я приходил, он скидывал с балкона банку на веревке, куда я должен был положить деньги. И только после этого он сбрасывал мне кокаин. Но самым надёжным источником кокаина операция на парковке рядом с торговым центром. Кто-то сказал мне, что когда ты паркуешь свою машину, тебе лишь нужно сказать: “Мне нужен билет, - или – Мне нужно полбилета”. Это был код к покупке кокаина. Я ходил туда утром, днём и вечером и употреблял кучи таких “билетов”.

Ко всему прибавился и героин. Дженифер ненавидела меня, когда я принимал кокаин, потому что я исчезал, вёл себя странно и не был самым тёплым и доступным человеком. Она не боялась врезать мне, орать и набрасываться на меня. Но однажды вечером мы были в клубе Power Tools на окраине города, и я побежал к Фабу (Fab), который недавно переехал в огромный чердак дома в квартале от клуба. Мы пришли к нему, и он продал мне маленький, крошечный, миниатюрный микро-пакетик сильнейшего китайского героина, такого сильного, что его даже не нужно было вкалывать.

Мы вдохнули немного, и это было, как нырнуть в небо. Дженифер это понравилось, мы пришли домой и занимались сексом двенадцать часов подряд. Это было началом нескончаемой героиновой, сексуальной карусели, в которой она и я приняли участие. Но этот первый кайф – это чувство, которое вы обречены искать всю свою жизнь, потому что, когда принимаешь в следующий раз, это хорошо, но всё же не так. Тем не менее, китайский порошок был очень дешёвым и казался таким безвредным. Это не было вроде того, что я был на улице, занимаясь странным дерьмом, или вкалывая иглы в руки, оставаясь в итоге с сотнями ушибов и капающей повсюду кровью. Это казалось гораздо более изящным, тусоваться на этом чердаке среди картин, французов, вдыхать немного и чувствовать эйфорию. Это длилось и длилось, и когда ты просыпался утром, у тебя ещё было в кармане немного денег. Китайский порошок был очень лживым организмом. Сначала он показывал тебе рай, но не показывал ад.

Дженифер и я начали принимать больше героина, но я всё ещё продолжал свои маниакальные кокаиновые разгулы. Когда я мог, я крал новую машину Дженифер, старое такси, которое она называла Цирковой арахис (Circus Peanut), потому что он был цвета тех зефирных конфет. А когда я не мог, мне приходилось идти пешком к моему новому дилеру, писателю, который жил в паре миль от меня. Он занимался и героином, и кокаином, что было довольно удобно для меня. Но у меня с ним не было хороших сделок, с тех пор как он тоже стал принимать. И конечно, я сам был таким клиентом с шилом в заднице, который всегда будил его или просто тормошил, пока он меня не впустит.

Однажды я принимал кокаин у него, но я настолько обезумел, что он вышвырнул меня вон.

Я всегда был скрупулёзен по поводу использования стерильных шприцов и стерильной ткани, когда начинал принимать, но сейчас мне было всё равно. Если было нужно, я использовал шприц, который находил на улице. Вместо стерилизованной ткани я использовал часть носка или чаще фильтр от сигареты. Сначала я пользовался только стерилизованной водой из источников, чтобы рассвести порошок, но тогда я просто открывал крышку бачка в туалете, искал разбрызгиватель для газона или даже лужу.

Это сумасшедшее поведение начало вторгаться в мою профессиональную жизнь. Я стал пропускать репетиции и сессии записи. А потом я даже начал пропускать некоторые концерты, включая большое панк-рок шоу в Olympic Auditorium на окраине города, где мы играли с нашими друзьями The Circle Jerks и Suicidal Tendencies.

Я ушёл в разгул за пару дней до этого. И когда день шоу пришёл, я не мог остановиться принимать. Я всё говорил себе: “О’кей, это последний грамм, который я приму, а потом я поеду на шоу”. То, что я так подвёл группу, было самым мучительным чувством, которое у меня когда-либо было. Но Кейт Моррис (Keith Morris), мой друг из The Circle Jerks, заменил меня. Он пел одну и ту же строчку, “Ты получаешь то, что видишь” (“What you see is what you get”), в каждой песне. И это был не единственный раз, когда я пропускал концерт, потому что я постоянно принимал. Мы играли одними из первых в Long Beach, и я был никакой, поэтому подростков из толпы пригласили спеть вместо меня. А в другой раз пел брат Линди.

Мы решили записывать альбом на студии El Dorado, который был прямо в Голливуде, на Вайне. El Dorado была классической старой голливудской студией с отличным старинным оборудованием. На роль инженера мы наняли Дэйва Джердэна (Dave Jerden), легко идущего на контакт, опытного и знающего человека за микшерным пультом. Энди Гилл был далеко не таким, каким мы его представляли. Он был доступным, но был и очень английским, полуотстранённым, абсолютно умным, но безбашенным. Мы были теми агрессивными, изменчивыми индивидуалистами, а теперь рядом был этот мягкий английский парень в красивых брюках. Даже, несмотря на то, что нам всем он нравился, и он был заинтересован в нас, он не становился нашей правой рукой. Он, конечно, не разделял нашу музыкальную эстетику и идеологию. Они находились как бы ниже него. Он уже был там, делал это, это было отлично, но давайте двигаться дальше, идти куда-то ещё. А мы думали: “Куда-то ещё? Это то, кем мы являемся!”. Поэтому было небольшое напряжение.

Однажды я заглянул в блокнот Гилла, и рядом с песней Police Helicopter он написал “дерьмо”. Я был уничтожен тем, что он отклонил её как дерьмо. Police Helicopter была бриллиантом в нашей короне. Она воплощала дух того, кем мы были, это было движущей, колющей, угловатой, шокирующей атакой звука и энергии. Чтение его заметок закрепило в наших головах мнение: “О’кей, теперь мы работаем с врагом”. Это стало как бы “он против нас”, особенно против Фли и меня. Создание этого альбома стало реальной битвой.

Стилем Энди было создать хит любой ценой, но это было такой ошибкой иметь какой-либо план. Он должен был всего лишь сделать нас лучшей группой, какой мы могли быть. Мы создавали все эти реально красивые, жёсткие, интересные мелодии, а он говорил: “О, нет, нет, вы никогда не попадёте на радио с такой музыкой”. Мы отвечали: “А ты что думаешь? Мы не делаем это, чтобы попасть на радио”. Он говорил: “А я делаю. Я стараюсь, чтобы что-то здесь могло попасть на радио”. Джек Шерман (Jack Sherman) также не разделял нашу с Фли точку зрения. Он был новичком в группе и гораздо больше сотрудничал с Энди, чем Фли и мной, для получения этого чистого, подходящего для радио звука.