Сцены страсти
Шрифт:
– Мы все починим. Тот сукин сын, который должен был каждую неделю опускать и поднимать его, лишился работы. Он пойдет рыть канавы. Я уже нанял другого человека. Отныне он будет делать это не один раз в неделю, а два. Два! – Он поднял два пальца вверх, будто принося присягу.
– Кто поджег театр?
– Этот подлец Арчи Доут. Чтоб он сгорел в аду. Поджечь мой театр… – Неемия открыл другой ящик и достал бутылку. – Черт, в ней еще что-то есть. Первая приятная вещь за весь день. – Он открыл бутылку и отхлебнул. – Прекрасно.
Он
– Кто он? Сумасшедший?
– Наверное. Одно ясно: он глуп как пробка. – Директор еще отхлебнул из бутылки. – Я самолично застал этого негодяя за кулисами всего за несколько минут до пожара. «Что ты тут делаешь? – спросил я его. – Нечего прятаться у меня в театре». Выставил его отсюда, а пять минут спустя… – он развел руками, – все и началось.
– Так вы в самом деле видели его?
– Да, видел, но я не видел, что он делал. Иначе я бы поджарил… – поток бранных слов, сорвавшихся у него с языка, заставил Шрива удивленно поднять брови.
– Как вы узнали?..
– Послал полицию в его хибарку. У этого придурка на башмаках оказался керосин. Чтоб он пропал! И еще нашли тряпки, смоченные в керосине. Он даже не догадался избавиться от них. Может быть, он думал вернуться и закончить свое черное дело. – Неемия опустошил бутылку и бросил ее в мусорную корзину.
– Они выяснили, почему он это сделал? Директор покачал головой.
– Ничего не ясно. Он сделал это не из ненависти к театру, потому что никогда в жизни не видел ни одной пьесы. Просто полоумный бывший солдат.
– Бывший солдат? – Странный холодок пробежал по спине Шрива.
– Скорее всего дезертир.
– Пожалуй.
– Послушайте, мне очень жаль, что так вышло с продолжением ваших гастролей. Но вы же видите, что это не моя вина. – Он порылся в ящике стола и достал оттуда другую бутылку, на этот раз полную. Вытащив пробку, он передал бутылку Шриву. – Угощайтесь. Можете взять ее с собой. Это хорошее виски. Мой друг привез мне его из Кентукки.
– Спасибо. – Поморщившись, Шрив взял бутылку. Он уже подписал контракт с Горовицем, но было совершенно очевидно, что директор не сможет выполнить все его условия. А если он будет настаивать, театр может закрыться уже навсегда. И это никому не принесет выгоды. Однако Шрив хотел удостовериться, что Горовиц понял, что эти две недели они с Мирандой работают у него из любезности и сочувствия и рассчитывают в дальнейшем на ответную услугу.
– Ваши вещи наверху сильно пострадали? Сцена в ужасном виде, а как насчет костюмов, которые были в гримерных?
– Все пропиталось дымом.
– Мы их почистим. Непременно почистим. – Горовиц подошел к двери и крикнул. – Манни! – Обернувшись к Шриву, он произнес: – Он отнесет ваши чемоданы вниз, а костюмы в чистку.
– Спасибо. – Шрив заткнул
– Ни о чем не беспокойтесь. Я знаю, что вы вчера пытались опустить огнеупорный занавес, когда все вокруг бежали прочь как зайцы. Подлые трусы. Неемия Горовиц ничего не забывает. Можете не сомневаться.
– А я и не сомневаюсь.
На пороге кабинета появился мужчина в строгом костюме.
– Мистер Горовиц?
– Да.
– Я детектив Флорио. Мы допросили мистера Доута и получили признание. Он сказал, что ему заплатили за то, чтобы он устроил пожар.
– Заплатили! Кто, черт возьми, заплатил ему?
– Он не знает. Или скрывает. По его словам, он часто выполняет поручения разных людей, получая инструкции в письме или по телеграфу. Он говорит, что какой-то армейский офицер прислал ему поручение и деньги.
– Армейский офицер! Да чтобы офицеры стали иметь с ним дело?! – раздраженно произнес Горовиц. – Он лжет.
– Есть ли у вас какие-либо соображения, почему военный человек мог затаить на вас обиду? Может быть, вам случалось выставлять из зала солдат за недостойное поведение?
– Нет-нет! У меня приличный театр. Смутьяны сюда не ходят. Только высшее общество. Офицеры и прочая почтенная публика.
Шрив стоял молча. Миранда непременно вмешалась бы в разговор. Слава Богу, она не слышала всего этого.
– Доут говорит, что он раньше был солдатом. Когда он вышел в отставку, то поддерживал отношения с несколькими из своих офицеров. Они давали ему разные мелкие поручения. Он говорит, что пожар был устроен в шутку.
– В шутку? Хороша шутка! Ущерб на десять тысяч долларов. Не говоря уже о многих тысячах по судебным искам. Мой театр, вероятно, закроется на целый месяц. И он называет это шуткой! Идите и вытряхните из этого негодяя душу! Узнайте правду! – Черные кудри на голове Горовица встали дыбом от возмущения. От его гнева, казалось, дрожали стены.
Детектив ждал. Когда директор наконец успокоился, он продолжал:
– Мы склонны верить, что его действительно наняли, чтобы сыграть шутку. При нем мы нашли пятьдесят долларов одной купюрой, двадцать, десять и еще мелочь. Мы нашли счет на покупку керосина и продуктов еще на сумму около двадцати долларов. Так что всего ему заплатили сто долларов.
– Шутка. Шутка. Нам чертовски повезло, что никто не погиб. Сто долларов! Вшивая сотня долларов – и он готов сжечь мой театр. Черт, я бы заплатил ему столько же, лишь бы он этого не делал. – Горовиц продолжал ругаться.
Кивнув детективу, Шрив покинул театр и быстро зашагал по аллее. Он был взволнован. Армейский офицер посылает телеграмму бывшему солдату, который, по словам Горовица, не отличается большим умом. И платит этому человеку за то, чтобы он якобы в шутку поджег театр. Шрива обдало горячей волной; его гнев смешался с холодным чувством страха.