Счастье Ангела

Верная Анна

А я прыгал от радости и плакал от счастья, что мой мальчик набрал сто грамм. Что наконец весы не стоят на месте или вес не падает вниз, хотя куда еще больше падать. Вот так, имея в своих руках миллионы и власть, ты радуешься просто таким вещам.

Но были и другие проблемы. Все, что пишут в книжках, когда ребенок должен начать ползать, сидеть, ходить, у нас этого ничего не было по тем срокам. Врачи утверждали, что у него полностью отсутствуют все рефлексы. Он не реагирует ни на музыку, ни на звуки, ни на что.

Но он мне улыбнулся тогда, когда

ему еще и года не было. Еле заметно, но это точно была улыбка. Но эти профессора медицины утверждали, что это только мои фантазии. Что я устал и выдаю желаемое за действительность.

Но я точно знаю, что он осознанно мне улыбнулся. Когда Руслану исполнилось два с половиной, я повез его в Китай к врачам. Он тогда кое как только голову держал и на этом все. Ни сидеть, ни стоять, ничего больше.

Так знаешь, что мне сказали твои любимые китайцы? Они и денег не взяли, ни копейки. Просто сказали, глядя мне в глаза, чтобы я не мучил ни себя, ни его. Сказали, неужели я не вижу, что у Руслана живые только глаза.

Зачем так издеваться над ребенком? Это они мне все сказали с таким сочувственным видом, слово в слово, Лин.

Марка шатает, а его губы дрожат. Мы оба плачем без остановки.

– И что… Что ты сделал?
– еле шепчу, захлебываясь в слезах.

– Что сделал? Завернул Руслана в одеяло, сел на ближайшую лавочку, не помню даже где именно. Но зато помню, как проходящие мимо китайцы смотрели на нас. Также, как и врачи до этого.

– А потом?..

– А потом, взял вытер сопли и пошел дальше. Не было время раскисать. Мне нужно было думать, чем кормить ребенка. Ведь после смеси нужно было вводить прикорм. А у него снова почти на все была аллергия.

Даже на картошку, на простой крахмал. Я нанимал лучших реабилитологов. Учился сам делать массажи. А Руслан постоянно плакал. Даже не плакал, орал. Я стоял, сцепив зубы, понимал, как бы жалко ни было, нужно держаться. Так надо.

Знаешь, Марина тогда в больнице перед тем, как застрелиться, сказала, что за все наши дела с братом, пострадал именно Руслан. Тогда я не знал, что он выжил. И все эти годы я постоянно вспоминаю ее слова.

Ведь так и есть, Лин. За все, что мы натворили с Олегом, расплачивается именно Руслан. Я не представляю, как мог такой комочек все это пережить, все это вытерпеть.

– А ты хотел… хоть раз сдаться, бросить все и уйти?
– неуверенно спрашиваю.

– Ни разу, Лин. Даже не было ни мельчайших сомнений, что поставлю своего мальчика на ноги. Сдохну, но поставлю. Я ведь практически за эти семь лет, как медицинский закончил. Могу хоть сейчас любой экзамен по педиатрии сдать.

Ухо, горло, нос, кожные инфекции, простуды постоянные, да я могу сам легко послушать легкие, расшифровать любые анализы. Я уже молчу про сделать уколы и поставить капельницу. Знаешь, если бы я стал педиатром, у меня бы километровые очереди были бы.

Мамашки только так бы обвивали пороги. Не в плане прыгнуть в постель, а в плане, что я уже научился и диагнозы ставить. Руслану еще и аденоиды удаляли в четыре.

Да чего только не было.

Когда казалось, что это самый худший пиздец и хуже ничего уже не будет, мы тут же подхватывали новую хрень. И так постоянно. Но, когда Русу исполнилось четыре, мы в очередной раз где — то подхватили бронхит. И к нам сама подошла молодой врач в больнице, твоего возраста и с большими амбициями.

Она только закончила институт тогда, не было ни стажа, ни опыта. Но уверяла меня, что поможет Руслану встать на ноги. Я сначала хотел ее послать, подумал, мелкая пигалица, может просто бабла хочет.

Нам кандидаты наук не помогли, а что она сможет? Но Лина…

– Кто?
– показалось, что послышалось. Но Марк продолжает:

– Лина, вернее ее зовут Алина.
– в лице Марка что — то меняется. И если бы я так не была занята другим вопросом, смогла бы точно распознать, что при имени этой девушки даже голос у него меняется. Но сейчас мне совсем не до этого.

– Алина собрала свою команду из таких же молодых врачей. Они другого поколения, и что важно, думают не стандартно. Я дал ей полгода. Сказал, что если они ничего не сделают, могут забыть о медицине.

Но им и полгода не нужны были. Всего за пару месяцев Руслан начал реагировать на окружающий мир. Стал намного лучше спать. Уверенно сидеть, недолго стоять. Для нас это были огромные скачки вперед.

Я плакал от счастья каждый день, Лин, и считал себя самым счастливым человеком на свете. Потом Руслан стал понемногу и ходить. Падал, спотыкался, но шел дальше. Сбивал колени, но вставал и шел дальше.

Мне каждый раз хотелось подбежать, подхватить его, но понимал, что он должен сам научиться вставать. Не думал, что буду так радоваться сбитым коленкам. Потом он начал самостоятельно и есть.

Но есть это, конечно, громко сказано. Из всей тарелки поначалу только пару ложек в рот попадало. Но и от этого я был счастлив. И похер, что вся каша была на полу. Главное, что он сам держал ложку и ел.

Уже к пяти годам он быстро бегал, ел, смеялся. Единственное, было плохо с речью. Но и здесь очень сильно помогла Алина.

глава 25

– Каждый звук, каждое слово от Руслана мы с Алиной выбивали с его болью и криками. Алина сутками занималась с ним и не просто, как врач. Она была всем для него - воспитателем, логопедом, психологом.

Даже не представляю, как бы со всем справился без нее.

Видно, что Марк уходит в свои воспоминания, в свое прошлое, о которых я ничего не знаю. А еще я точно уверена, что этих двоих связывают совсем другие отношения. Нет, это не любовь, совсем другое. Возможно, привязанность, благодарность.

Но есть и что — то близкое у них, что — то интимное, доступное только для них двоих. Их закрытая территория от посторонних. А еще я испытываю жгучую ревность. Ревность к сыну. Он годами привязывался к другой женщине, наверное, обнимал ее, целовал. А может быть и…