Счастье Анны
Шрифт:
— Однако, знаете ли, я не совсем с этим согласна.
— С чем? — удивилась пани Щедронь.
— С тем, что счастье состоит в облегчении жизни. Истинно культурный человек даже ищет для себя трудности и только в преодолении их находит счастье.
Пани Ванда задумалась.
— Например, зачем мы играем в шахматы? — добавила Буба. — Или зачем подвергаем себя опасности, покоряя Эверест?
Пани Щедронь кивнула головой:
— Вы правы. Настоящее счастье мы обретаем не в области материальной, хотя должны бороться за то, чтобы не отнимали у человека его прав на естественное счастье, определенное ему природой. Счастье покорителя Эвереста не может быть полным и вообще не является счастьем, если
Буба закусила губу и подумала: «Какая же я глупая! Действительно глупая. Если бы то, что говорит пани Ванда, пришло мне в голову тогда, во время разговора с папой, он вынужден был бы согласиться со мной».
Пани Щедронь с какой-то удивительной доверительностью взяла ее за руку:
— Только вы, пожалуйста, из всего того, о чем я говорю, не сделайте вывод, что к мужчинам нужно относиться с неприязнью, — засмеялась она. — Уверяю вас, что со всеми своими недостатками, предубеждениями, вместе со своей духовностью и интеллектом, вместе с определенной грубостью, а может быть даже и потому, они — существа пленительные, просто необходимые. Самым большим несчастьем, катастрофой, какая могла бы обрушиться на мир, было бы исчезновение этого вида. И я опасаюсь лишь одного — чтобы прогресс цивилизации, отнимая остаток власти из рук мужчин, не изменил их, не лишил их того, без чего они перестанут быть мужественными, потеряют всю свою привлекательность, а именно силу, неуклюжесть, самонадеянность. Да, ту самонадеянность, которая, возможно, ничем не обоснована, но которая позволяет им считать себя авторитетом, а нам верить в это. Благодаря этому — вы знаете? — мы чувствуем рядом с мужчиной своего рода уверенность в безопасности и в то же время власть над ним, опасную власть, какой обладает укротитель в клетке со львами.
Служанка подала кофе. Буба хотела сказать, что именно такие мужчины и нравятся ей, но вспомнила Дзевановского, который, пожалуй, был вообще полным отрицанием мужественности, и подумала о том, почему пани Щедронь выбрала себе именно такого любовника и что, например (не специально, а только для примера), Таньский — мужчина par excellence [5] .
— Вы позволите положить вам сахар? — спросила пани Ванда.
— Пожалуйста…
— Я пью без. Так вот, возвращаясь к нашей теме… — с улыбкой говорила пани Щедронь, — одно меня только утешает: когда исчезнет такой вид самца, меня уже не будет на свете, а вы станете согнувшейся старушкой и своим внучкам будете рассказывать, насколько счастливее были в молодости, чем они, обреченные на общество вялых, безвольных и скучных мужчин. Брр… — Она встряхнулась и добавила: — Они будут слушать это так, как мы слушаем легенды о Казанове или Яносике. Но самое интересное в том, что не поверят!..
5
Самый настоящий, истинный ( фр.)
Она рассмеялась:
— Не поверят, так же как мы не верим сегодня в так называемые старые добрые времена. Только у нас есть основания, а у них не будет.
— А может… — несмело произнесла Буба, — может, и у нас нет?
— Не думаю, — заколебалась пани Ванда, — хотя, существенно ли это? Для нас
6
После нас хоть потоп! (ф р.).
Когда Буба вернулась домой, родителей она не застала. Они поехали с визитом к Залесским, где приемы длятся, как правило, до поздней ночи. Она занялась просматриванием журналов мод. В «Фемине» нашла две очень интересные модели вечернего платья и такого спортивного платья, какое было несколько дней назад на пани Жепецкой в кондитерской. Во время перерыва на обед Буба вместе с сотрудницами бюро забежала в кондитерскую на чашку шоколада и увидела там эту несносную Жепецкую как раз в таком платье и в жакете. По возвращении они разговаривали об этом, когда подошел Таньский. Держался он как-то невежливо:
— Вы тоже ходите просиживать по кафе? — спросил он.
— Не просиживать. Мы пошли на шоколад.
— Терпеть не могу этой атмосферы кафе, — взорвался он, — и этих толп раскрашенных баб, просиживающих целыми часами стулья, сплетничающих, шпионящих, увядших или увядающих мегер, которые собираются там к кормушке. Не знаю ничего более омерзительного. Я бы порол кнутами это бессмысленное стадо!
— Пан Хенрик! Как вы выражаетесь! — воскликнула она, более испуганная, чем возмущенная.
— Извините, панна Буба, но я не предполагал, что вы позволили втянуть себя в это. А вообще я не владею собой, нервничаю, извините.
Он вытолкнул это из себя и очень быстро ушел. У него не было права делать ей замечания, да еще таким тоном. Это было возмутительно, но он сделал это, и ей было приятно.
Буба вспомнила сейчас звучание его голоса и выражение лица. Глаза его прекрасно искрились, а верхняя губа гневно подымалась, открывая зубы. Он выглядел так, точно хотел укусить.
Она прикрыла глаза и подтянула ноги под себя. Он напоминал большого сильного и хищного зверя… И это был их последний разговор. Может, он обижается на нее?.. Вроде не за что, однако… Она встала и взяла телефонный справочник. Наверное, у него есть телефон… Как хорошо, что дома никого нет и можно поговорить свободно. Она чувствовала легкое возбуждение. Правда, она не раз звонила разным молодым людям, но делала это от имени мамы, приглашая их на бал или на что-нибудь в этом роде. Но они были ей безразличны. А пан Таньский?..
Зачем ей скрывать это от самой себя: небезразличен он ей, и очень даже. И если он обиделся и в воскресенье не придет, это будет ужасно.
Телефон был занят. С кем он может разговаривать? Собственно говоря, они могли бы увидеться и сегодня. Если бы, например, пришел сюда… Будь у него свой автомобиль, могли бы поехать на часок. В Америке ни одна девушка не придавала бы этому значения. Более того, она считала бы совершенно нормальным пойти к нему. А если бы так…
Ответила телефонистка. Номер Таньского был свободен. Низкий, серьезный голос ответил стереотипное «алло» (совсем как в Америке!).
— Добрый вечер, пан Хенрик, — Буба сильно прижала трубку к уху.
— Добрый вечер. Кто говорит?
— Не узнаете? Буба Костанецкая.
— Вы? — удивился он.
— Огорчила вас?
—…….
— Ну, так что же вы молчите? Вы недовольны, что я звоню вам?
— И да и нет, — ответил он после минутного колебания.
— В таком случае спокойной ночи, — обиделась она.
— Нет-нет, панна Буба, позвольте мне объясниться.
— Ах, это уже неинтересно.