Счастье на дне оврага
Шрифт:
– Ну, уж нет, – Антонина Михайловна замотала головой и тоже засмеялась. – Тем более лето на дворе. Будут тебе и развлечения и приключения, вот увидишь!
– Приключения? – Надя хмыкнула. – Ну, это ты загнула, конечно.
– А что? У нас здесь много молодежи. Кто-то на лето приезжает, да и своих полно. Ко мне всю зиму ходят ребята по математике заниматься. Мне и на пенсии отдохнуть времени нет.
– Так ты тут подрабатываешь втихаря? – Надя шутливо ткнула бабушку локтем в бок.
– Надь, честное слово, обижусь! – Антонина Михайловна так же шутливо нахмурила брови. – Бесплатно ходят. Я ж одна тут. Вы далеко. А с ними у меня смысл жизни появляется. И голову в строю держать помогает. Глядишь, старческого маразма не будет, – она улыбнулась. Затем
Надя мельком взглянула на бабушку и по печальным, задумчивым глазам поняла, что та мыслями унеслась далеко в прошлое, в те времена, когда муж ее, любимый Анатолий, был жив. Они дружили с малых лет. Парнем и девушкой гуляли за ручку, бегали купаться на реку. А потом Анатолия забрали в армию. Он служил под Казанью, а Антонина его ждала. Потом они поженились, а когда родился Иван, переехали в Ульяновск. Там прожили довольно долго. А оттуда по долгу службы Анатолия переехали в Казань. Антонина во всем поддерживала мужа, была ему верной попутчицей и другом. Работала то в одной, то в другой школе учительницей математики. По законам военной службы Анатолий рано вышел на пенсию, и они вернулись в родное Абдулково. Вся деревня завидовала их счастью. Они не ругались, дружно и с усердием работали, как и в молодости, выходили гулять по вечерам под ручку. Люди много толковали о них, не понимая, как можно жить так мирно, когда вокруг такая разруха, бедность, разваливающийся колхоз, отсутствие дорог и газопровода. Подслушивали под забором, не донесутся ли звуки ругани, а то и пьяной драки. Однако, к всеобщему сожалению, ничего подобного в доме Перовых не было и в помине.
– Что-то я замерзла, – вдруг сказала Антонина Михайловна, поежившись. Она быстро растерла ладони и звонко хлопнула ими по коленям. – Пойдем в дом, а? Я чаю приготовлю.
– Идем, – помедлив, ответила Надя.
После разговора с бабушкой ей стало намного легче. Как после молитвы, когда душа окутывается целительным теплом. Даже тело расслабилось, и захотелось прямо сейчас очутиться в пижаме под теплым одеялом, уткнуться лицом в мягкую пуховую подушку и просто забыться сном, простить всех, но наутро чтобы все было по-другому.
Глава 7. Крыло
Следующим утром Надя проснулась в хорошем настроении. Такого с ней давно не случалось, но, похоже, свежий воздух, тишина и душевный разговор с бабушкой помогли ей отлично выспаться и немного отпустить обиды и напряжение.
Она, как и в прошлые свои приезды, спала в комнате с Антониной Михайловной, где вдоль одной стены стояли две односпальные кровати – Надина ближе к двери, бабушкина – у окна, а вдоль противоположной – платяной шкаф, фамильный сундук с приданым и стул. Между Надиной кроватью и дверью, в самом изголовье, стоял комод с тремя широкими полками, на нем – извилистые подставки для бабушкиных бус и обитая тканью шкатулка для колечек и сережек. Единственное окно, завешенное легкими цветастыми шторами, выходило в огород.
Ивану Анатольевичу с женой была отведена вторая спальня, а Паше – диван в зале.
Когда Надя проснулась, бабушки в комнате уже не было. Теплые солнечные лучи мягко освещали комнату, проникая сквозь чистое оконное стекло и ложась длинными золотистыми полосами на крашенный коричневой краской деревянный пол с двумя маленькими половиками у каждой кровати.
Откуда-то издалека донесся приветственный клич петуха. Девушка потянулась, сбросила с себя одеяло и встала. Босые стопы коснулись теплого дерева, и по телу пробежала приятная дрожь. Она убрала спутанные за ночь волосы за уши и, подойдя к окну, настежь раскрыла его. В комнату ворвался свежий утренний воздух, наполненный запахами трав, пением птиц и жужжанием пчел. Наде захотелось сейчас же снять с себя пропитанную сном голубую, в мелкий цветочек пижаму и переодеться
– Ты уже встала? – Лариса Андреевна заглянула в комнату.
Надя обернулась и не без удовольствия отметила в матери ту же перемену, что произошла и с ней самой.
– Мам, как ты хорошо выглядишь! – она подбежала к женщине и крепко обняла ее. И вдруг поняла, как давно не делала этого.
Надя зажмурилась и неожиданно вспомнила, как в этой самой комнате много лет назад мать обнимала ее, маленькую девочку с большими, наивными, полными чистой веры в людей глазами. В то время Лариса Андреевна носила длинные волосы. Дома она собирала их в хвост, похожий на лисий, либо заплетала в косу. Но Наде больше всего нравилось, когда мама их распускала – мягкие огненно-рыжие локоны струились волнами чуть ли не до поясницы. А потом пришло еще более раннее воспоминание, похожее, скорее, на сон. Вот она, совсем еще малышка, сидит у мамы на руках, положив ей голову на плечо. Ночь. Мать, не включая света, стоит в зале у окна, занавешенного тюлем. По улице проехала машина, и свет фар медленно прошелся по комнате, удлиняя тени на полу и стенах.
– Идем завтракать, – мягко сказала Лариса Андреевна, и Надя, открыв глаза, увидела, как мама впервые за долгое время улыбнулась осознанно, искренне.
Тихая деревенская ночь и затем утреннее бодрое умывание над железной, выкрашенной в белый цвет, раковиной с бачком для воды, приколоченными к стене дома со стороны огорода, удивительным образом подействовали на всех членов семейства Перовых. Даже Иван Анатольевич выглядел не таким напряженным, как в последние дни – смена обстановки, похоже, немного отвлекла его от мрачных мыслей о потере работы. А Паша, и до того не отличавшийся особой серьезностью, здесь и вовсе почувствовал себя разнеженным котом, жизнь которого так или иначе приносила лишь наслаждение, несмотря на все проблемы и заботы хозяев.
После завтрака Надя решила прогуляться по деревне. Она тихо вышла за ворота, стараясь не привлекать внимания домашних. Бабушка, хоть и была ее советчицей и союзницей, все же не упустила бы шанса загнать ее в огород с утра пораньше и нагрузить работой до самого обеда. Да и Пашка, едва позавтракав, давно уже сбежал на реку. Она-то хоть посуду за всеми помыла.
Оказавшись на улице, Надя с удивлением отметила, что и здесь царит оживление, хоть и отличное от городского: ребятня, приехавшая на лето, без опаски играла на улице в мяч; две старушки, сидя на скамейке и размахивая прутьями с привязанными на конце тряпками, пасли цыплят; трое мальчишек промчались по ухабистой дороге на велосипедах. Все это сопровождалось свистом, криками, смехом и щебетанием птиц в густых кронах садовых деревьев и старых лип, росших через дорогу от дома Перовых.
Июньское утреннее солнце светило ярко, но не пекло, а лишь приятно грело уставшее от долгих холодов тело. По высокому синему небу плыли легкие белоснежные облака, отбрасывая на землю рваные тени. Некогда асфальтированная дорога отдавала теплом и приглашала пройтись по ней, обещая открыть секрет горизонта и покоя, таящегося за ним. Сочные травинки, те, что еще не попались в куриные клювы, плотно прижались друг к другу, переглядываясь и шелестя, словно вопрошая: что здесь делает эта грустная девочка в веселом сарафане?
Оглядевшись, Надя пошла наугад в направлении главной деревенской площади у дома культуры, что находилась на соседней улице Ленина. Оставшись наедине со своими мыслями, она снова вспомнила о Роберте, и в очередной раз грудь сдавила боль. Надя помрачнела. Даже смена места не помогла вытеснить из головы грустные мысли об этом, казалось бы, родном и одновременно чужом человеке. Девушка шла по улице, крутя в руках мобильник. Сколько раз уже она бросала взгляд на экран, надеясь увидеть пропущенный звонок или новое сообщение. Ничего.