Счастье неба – в нас
Шрифт:
На этот раз избранные соберутся на концерте известного исполнителя. Говорят, там и клипы покажут! Я люблю музыку, а особенно почитаю кино и вообще всяческие изображения, они позволяют мне предаваться фантазиям о новых очищениях, совершаемых усилием великого Гуру. Наставник велел мне просматривать по фильму в день, дозволяя невероятную милость – я сам мог выбирать себе кино!
Я выбирал фильмы для взрослых… Привыкший опираться на волю Учителя, я подрастерял навык воображения. А фильмы для взрослых предполагали отсутствие творческого напряжения. Я предпочитал фильмы о близком общении мужчины и женщины, потому что именно
Может быть, в этом крылась причина моей жгучей ненависти к представительницам материально воплощённого прекрасного пола? Удовольствие, с каким я убивал бесовских девиц, было невыносимо острым!
На этот раз тест на избранность оказался очень простым. Не предстояло ни беготни по квартирам, ни приставания на улице к незнакомым людям с расспросами, ни переписки в соцсетях… Финальный этап отбора, как пояснил Учитель, характеризовался максимальной простотой. Потому что сила всех избранных, найденных прежде, открывала доступ Богу в этот мир. И Бог сам решит, кто есть Его душа. А мне останется лишь добавить яд в шестьдесят шесть бутылок питьевой воды. Владелец воды, сам избранный, предоставит мне доступ к бутылкам.
Шестьдесят шесть – столько демонических душ уйдёт в ад. Оставшиеся люди окажутся избранными. Концерт проходил в закрытом помещении для социально значимых людей. Бомонд, золотая молодёжь… Всего ожидалось сто восемьдесят человек. А те, кто придёт в дополнение, тоже будут посланниками дьявола. Но о них Гуру приказал не беспокоиться. Спустя три дня после перехода избранных в Рай на Земле материальному миру планеты наступит конец. Оставшийся избранный, один из всех, запустит Третью мировую войну.
Они долго, невыносимо долго добивались его восхождения на пост управителя одной ядерной державы. С самого начала Учитель знал о своём предназначении. Великий жертвенник. Взорвав старый мир, он уничтожит и ад в придачу. Дьявол, дьявольские души и его святая душа тоже сгорят в огне атомного шторма. Но он обеспечит светлое будущее в раю если не себе, но обязательно – любимым детям и любимой жене, тоже избранным. Они же, пребывая в Раю, будут чтить вечную память о нём и вечно благодарить его за добровольно жертвенную смерть.
Сцена 7
Номер 1. реальность Г
ПРОЖИГАТЕЛЬ ЖИЗНИ,
ОН ЖЕ МУЗЫКАНТ
СМЕРТЬ
РАБЫ
Прожигатель жизни. Смерть… Её я боялся больше всего в жизни, я её жаждал и ненавидел. Ненависть приближала меня к роковой черте, к точке невозврата. Ненависть питала мою любовь. Я любил ненавидеть и жизнь, и смерть. Я любил ненавидеть себя. Я ненавидел любить себя. Я вообще категорически предпочитал себя всему остальному миру.
Секс с собой не есть ли наисладчайшее из всех доступных удовольствий? Поэтому я регулярно снимаю проституток. Плотская страсть, а точнее, имитация оной с продажной душой и в долларах измеряемой ценой тела – не есть ли это самый настоящий акт самоудовлетворения? Когда нет нужды отдавать тепло сердца касаниям рук. Когда духовное и плотское не смешиваются, не сливаются воедино. Когда мир и любовь представляют собой л ишь то, чем ты хотел бы их видеть. Олицетворение подлинной бренности. Конечность бытия. Смерть. И обречённость
Ненависть к себе была моей истинной любовью. Отчего-то я всегда знал, что недостоин жить. Недостоин творить, даже разрушать! Единственное, чего я оказывался достоин, – это безудержное стремление к наслаждению. Безудержное стремление. К безудержному наслаждению.
Раб желания и страха. Раб сомнения и лицемерной, безверной веры. Раб внешнего впечатления, раб ритуала. Раб иллюзии, одним словом.
Я верил исключительно в материальность бытия. Вера заменяла мне реальность. Материя подменяла мне дух. Настолько, насколько могла. Но мне и не требовалось слишком многого. Я сам хотел, жаждал лгать себе. И любую ложь извне, схожую с собственной, вкраивал в картину фальшиво выношенной реальности, достраивал недостающим пазлом некомпетентность личностного «я».
И если бы кто-нибудь поведал мне о грядущей встрече с истинной любовью, я бы рассмеялся горе-предсказателю в лицо. Цинично и хладнокровно. С подчёркнутой обыденностью, с десятилетиями выношенной привычкой насмехаться над болью. Над страданием. Над слезами. И неважно-своими или чужими.
Цинизм был моим способом защититься от непонимания. От самоосуждения. От душевной, сильнейшей из всех, безжалостной боли. С другой стороны, внешнее очерствление души служило мне подспорьем от внутренне созревших и тянущихся наружу потребностей духа. В каждом встречном я презирал в первую очередь себя самого.
Смерть… Она была для меня одновременно спасительным уходом от давящей неотступности мира и ловушкой для перенагруженного страхами и желаниями эго. Ибо я ощущал: окончательно разгрузиться не суждено никому. Смерть – не более чем очередная иллюзия. Её не существует, и поэтому личностное бытие страшило в полномасштабной мере.
Я никогда не смогу уйти от себя самого. Я пленник индивидуальной доли, личного удела. И лишь прохождение, проживание данного удела сполна даёт шанс на обретение подлинной свободы. Свобода персонального «я» – удовлетворение этой наиболее насущной изо всех потребностей – сподвигала на принятие вызовов и, самое главное, их преодоление.
Борьба за свободу воли и опасения перед ответственностью за принимаемые решения и наполняли силой, и обесточивали вконец. Я не знал, как жить, и поэтому просто жил. Без мыслей, без смысла, без осознания, без понимания причин. Я просто жил. И был одновременно и властителем, и жертвой этой вынужденной простоты.
Музыку я ненавидел. Парадокс: я, профессиональный мошенник, прожигатель жизни и профессиональный музыкант, обладающий абсолютным слухом и впечатляющим актёрским и певческим талантом, ненавидел музыку! Ненавидел всей душой, всем сердцем, так полномасштабно, что ненависть к чему-то или кому-то другому казалась бледной тенью на фоне грандиозности тьмы этой ненависти!
Тени быстро исчезали из памяти, ускользали от восприятия. Я не помнил проклятий, обильно сыпавшихся мне вслед от обманутых людей. Не помнил зла, которым пытались отплатить жертвы моих махинаций. По факту, я не помнил собственного зла. И вполне искренне считал себя прекрасным человеком. По крайней мере, ничуть не хуже, а то и гораздо лучше блуждающей по дорогам жизни серой органической массы, глупо и гордо именующей себя человечеством.
Небрежно кинул на пол концертный костюм.
Конец ознакомительного фрагмента.