Счастье Раду Красивого
Шрифт:
В моём дворце в Букурешть, в библиотечной комнате теперь лежала пухлая кожаная папка с любимыми стихами. Я не прятал их, потому что кроме меня и моих слуг почти никто при моём дворе не мог читать по-турецки, а даже если бы прочёл эти строки, то не понял бы, почему я их так ценю.
* * *
Размышляя о давнем путешествии, я с досадой сознавал, что всё было бы иначе, если б мы с Ахмедом-пашой ехали по дорогам моей страны, а не по турецким дорогам. В Турции у меня не было никого, за чью судьбу я
Никому из моих малолетних воспитанников я не позволил бы даже показаться на глаза такому человеку. Восхищение талантом поэта, которое я чувствовал, сменилось бы беспокойством и тревогой, ведь Ахмед-паша среди прочего сочинял стихи и про юную красоту, а я слишком хорошо знал, что это означает. И точно такую же тревогу я испытал в один из летних дней, когда, выглянув в окно, заметил, что на моих воспитанников, играющих на задворках дворца в догонялки, смотрит Милко. Он сидел на ступеньках дворцового крыльца и наблюдал за чужой беготнёй.
"Что же я наделал?
– вдруг подумалось мне.
– Зачем привёз сюда такого человека? Ведь я знаю, кто он. Знаю его тайные склонности. Что если он, не получив ничего от меня, обратит внимание на тех, кто младше?"
Вместе с мальчишками бегала моя дочь - единственная девочка, которую они приняли в игру - и я, видя, как среди белых рубашек и кудрявых голов мелькает её розово-жёлтое платье и длинная тёмно-русая коса, решил выйти на крыльцо якобы затем, чтобы посмотреть на Рицу. На самом же деле мне хотелось получше вглядеться в лицо своего писаря, чтобы угадать его мысли, и если бы я заметил хоть что-нибудь подозрительное, то сразу же отослал бы в монастырь, из которого забрал.
Стараясь ступать бесшумно, я спустился по ступеням деревянной лестницы и выглянул в коридор, в конце которого находилась дверь на улицу. Тёмная фигура Милко, сидевшего на крыльце, была хорошо видна сквозь дверной проём, и даже лицо казалось можно разглядеть, если сделать несколько шагов вперёд, вдоль стены.
Кажется, впервые в жизни мне довелось идти по собственному дворцу крадучись, но сейчас было важно не это. Я сделал шаг, ещё шаг, как вдруг Милко обернулся, вскочил и поклонился, а игра во дворе тут же остановилось, потому что мальчики тоже замерли в поклоне.
Рица, стоявшая среди них, воскликнула в досаде:
– Отец!
– и больше ничего не сказала. Лишь развела руками и вздохнула. Дескать, ты же знал, что все остановятся и будут кланяться. Зачем же мешать игре?
Я виновато улыбнулся:
– Играйте-играйте, - а затем посмотрел на Милко и жестом велел следовать за мной.
Пусть у меня не получилось
Поглядывая на писаря, почтительно шедшего чуть поодаль, я начал подниматься по лестнице обратно в свои покои и нарочито непринуждённо произнёс:
– Вот уж не ожидал от тебя подобного.
– Чего, господин?
– спросил Милко без всякой настороженности, которая, если б была, могла стать признаком недостойных помыслов.
– Странно, что ты проявляешь интерес к детским забавам, - так же непринуждённо пояснил я и добавил: - В твои годы смотрят на девиц и женщин, а не на детские игры.
– Я почти монах, господин, - напомнил Милко.
– Смотреть на женщин мне нельзя.
Я резко остановился и обернулся, так что мой собеседник, поднимаясь следом, чуть не налетел на меня:
– А если б было можно, смотрел бы?
– я весело улыбнулся, но Милко не разделял моего веселья и очень серьёзно ответил:
– Нет, господин. Я женщин не люблю.
– И девиц не любишь?
– на моём лице сохранялось весёлое выражение.
– Не люблю, господин.
Я хмыкнул и молча продолжил подниматься по лестнице, а затем всё так же молча проследовал через комнаты своих покоев, пока не остановился в библиотеке, где сейчас не было никого из слуг.
Милко шёл за мной, а когда я, остановившись, снова посмотрел на него, то увидел, что он всё так же серьёзен и не разделяет моего веселья. Тема беседы ему явно не нравилась.
– Закрой дверь, - теперь так же серьёзно произнёс я, усаживаясь в резное кресло возле стола, а когда моё повеление исполнили, спросил: - Значит, поэтому ты решил стать монахом? Ты полагал, что если не любишь женщин, то быть монахом тебе окажется просто?
Я рассчитывал услышать "да", поэтому удивился, когда Милко, стоя передо мной, произнёс совсем иное:
– Я ушёл в монастырь не по своей воле, господин.
– А почему же?
– Потому что меня хотели женить, но не сладилось.
– Ты не согласился жениться?
– спросил я.
– Нет, я согласился. Сделал, как велели родители, а они велели жениться, - последовал ответ, который окончательно меня запутал:
– Тогда я ничего не понимаю. Объясни толком, что же случилось.
Милко осторожно спросил:
– А зачем тебе знать, господин? Если ты спрашиваешь ради развлечения, то может быть, мне будет позволено не отвечать?
– Я должен знать, кого принял на службу, - твёрдо произнёс я.
– И вопросы о твоей прошлой жизни мне следовало задать тебе раньше, но я всё откладывал... Так что теперь отвечай.
– Свадьбу сыграли, но когда дело дошло до брачной ночи, то я... не сумел.
Пусть мне по-прежнему было мало что понятно, но рассказчика следовало ободрить: