Счастье в декларацию не вносим
Шрифт:
– Достопримечательностями, – невесть зачем повторила Эль вслух.
– Ага, – с готовностью кивнул оборотень, – мальчишник. Бары и эти… – татуированный снова на свою руку глянул… – Клубы и голые бабы!
– Пожалуй, в праведной жизни есть свои плюсы, – заключила Аниэра, разглядывая через плечо таможенницы бумажку. – Что-то мне расхотелось по кабакам шляться.
Джастин оттеснил вампиршу плечом, ткнул пальцем в листок, в графу «Особые примечания». В которой, между прочим, синим по белому было прописано, что проходить оборотни имеют право исключительно через таможенный пост 13/606.
Собственно, ничего странного в этом не было. Один ближайший пост располагался на территории вампиров, хвостатых очень любивших, особенно в дохлом, а то и расчленённом виде. Другой – оборотней, но, наверное, недружественного конкретным этим лохматым клана, они вечно друг с дружкой грызлись.
Вот только от понимания легче не становилось.
– Видите ли, господа, – будто по тонком льду ступая, начала было Эль, – я не могу…
– Ты мне отказываешь, женщина? – рыкнул хмурый громила.
– Я просто не могу, мне запрещено!
– Высаживайте дверь, – даже как-то равнодушно приказал бугай.
– А это сколько угодно, – согласилась таможенница.
Кто-то из купидонов, сгрудившихся жалкой кучкой у ограды, горестно всхлипнул.
– Слушайте, мне кажется, или нас кто-то проклял? – натирая виски, протянула Эль, отворачиваясь от окна и против собственной воли – честно, она даже и не собиралась, само получилось! – глянув на грима.
Что примечательно, Аниэра и Рернег тоже к нему повернулись. Джастин замотал головой, замахал руками, от избытка честности глаза вытаращив. Потом вздохнул тяжко и показал пальцами, мол: «Разве что чуть-чуть, самую капельку!»
А в дверь грохнуло. Вот так, наверное, и зарождаются традиции.
4 глава
Встретила мужчину своей мечты. Хранители, ну и мечты у меня!
(Из дневника юной ниры)
У всех существ мужеского рода, вне зависимости от их расовой принадлежности, возраста, образования и прочих малозначительных нюансов, есть общая черта: ежели им что-то прихотнулось, так добьются желаемого чего бы ни стоило, наплевав на усилия и затраты, требующиеся для этого «добивания». А не добьются, так всю жизнь страдать станут по недостигнутому.
Ну вот, например, есть в скамейке гвоздь – глубоко и крепко вбитый, без шляпки, никому не мешающий, просто оказавшийся не на месте. Стоит любому мужчине его увидеть – и всё, привет. Скамейку разворотит, ни в чём не повинный палисадник вытопчет, объяснит всем окружающим, насколько они не правы, но гвоздь достанет! Зачем, спрашивается?
Спрашиваться-то спрашивается, только у того самого, у упрямого, этим интересоваться не стоит. Потому как по сути дела ничего не разъяснит, зато добавит новых знаний о надоедливых и глупых, в важных вещах ни на медяк не понимающих.
Вот сколько женщине потребуется времени, чтобы понять: конкретно эту дверь выбить не получится? Ну час, не больше. Сначала попробует плечом высадить, с ноги, со спины, соседок позовёт, подруг и родственниц, таран соорудят из подручных материалов, поджечь попробуют. Потом все дружно всплакнут о не сделанном, и разойдутся по своим делам. Конечно, так поступит только очень глупая женщина.
А мужчине? Плюс-минус бесконечность!
День уже задумывался, не пообедать ли, а оборотни, с упорством уж точно достойным лучшего применения, всё пытались взять таможню штурмом. Их даже не смущало, что от несчастной двери до сих пор и щепочки не отлетело! Засов, понятно, стонал, петли поскуливали, но пост сдаваться не собирался. Впрочем, лохматые тоже.
Бах! Бах, боть! Бах, бах, боть! – ритм на мужчин всех миров, кажется, тоже был только один.
Купидоны, рассевшиеся на ограде наподобие воробьёв, всё громче проявляли недовольство. А уж после того, как Эль сообщила, что обеда не будет и ужин не предвидится, лощёные красавцы и вовсе нечто вроде митинга устроили, растянув плакатик с кривоватой надписью: «Долой!». Буквы были намалёваны чем-то красным, вроде бы помадой, ну а сам плакатик соорудили из подгузника рыжеватого юноши, который теперь стыдливо прикрывался веточкой. Что, впрочем, не мешало ему выкрикивать: «Соблюдайте наши права!» и: «Мы требуем!» – с не меньшим энтузиазмом, чем остальные. Может, даже и с большим.
Бах! Бах, боть! Бах, бах, боть!
Вот оборотней ничьи права не интересовали, если только собственные. Складывалось полное впечатление: они уже и забыли, зачем сюда пришли: главное, штурмом взять, а что с этим взятым делать, потом разберёмся.
Эль сжала виски, так что больно стало, рыкнула, но и это не помогло: в голове тоже что-то бахало и ботало, руны заполненных деклараций расползались перед глазами, будто жуки. И очень хотелось кого-нибудь убить. Ну или хотя бы придавить.
– Слушайте, нельзя ли потише? – рявкнула таможенница, высовываясь в окно.
И едва не спихнув с подоконника Аниэру, принимающую солнечные ванны.
– Мы требуем! – завопил купидон-блондин. – Мы жаловаться будем! Вы нарушаете все права свободных граждан!
– Открывай, женщина! – дурниной взревел косматый бугай, погромыхивая цепями, густо нашитыми на кожаную жилетку, – хуже будет!
– Куда уж хуже? – буркнула раздражённая до крайности Аниэра.
Нечто кружевное и прозрачное, способное сойти за сорочку только при очень богатом воображении, загорать ей не мешало. Но и на окружающих никакого впечатления не производило. А вот то, что на неё никто ни малейшего внимания не обращал, техника угнетало. Хотя, ясное дело, ни купидоны, ни тем более оборотни ей даром не сдались.
– Слушайте, а не пойти ли вам всем!.. – Закончить искреннее, из глубин души идущее пожелание Эль не дали.
– Навались, парни! – гаркнул бугай.
Парни навалились, вопя, будто из них жилы тянули. Купидоны по-галочьи загалдели. Засов натужно заскрипел.
– Не высадят? – поинтересовались у девушки за спиной.
– Нет, конечно, – передёрнула плечами Эль, – это таможня, а ни какой-нибудь захудалый замок. Тут своя магия.
– А почему они в окна не лезут?
– От окон их просто отбрасывает, – пояснила таможенница и, наконец, догадалась обернуться.