Счастье взаимной любви

Гончарова Ирина

Аня легла на жесткую кровать, намазалась от комаров кремом «Тайга», который спасал всего лишь на пару часов, и, почти не прислушиваясь к полупьяной беседе за окном, задумалась о предстоящей завтра субботе и встрече со следователем Соболем. Хочешь не хочешь, а идти надо. Чтобы все происшедшее на Соловьином озере без последствий и расследований ушло в прошлое и забылось. Забыться, конечно, не забудется…

За стенками будки заговорили о футболе и хоккее. Аня слышала негромкий голос отца и ясно представляла его мимику при каждом слове.

Папа, папочка ты мой! Какой ты славный и несчастный человек! Электропечь, план, футбол, клочок земли — вот и все, что есть в твоей жизни. Давным-давно уже не скрипит кровать по ночам в комнате родителей, но все чаще ты заглядываешь в туалет и бесшумно снимаешь крышку сливного бачка. Дадут Героя к праздникам. Большое достижение. Быть может, пододвинут очередь на малолитражный занюханный автомобиль, и к следующей весне ты его купишь, перетерпев немыслимый скандал матери, которая ужаснется, обнаружив у тебя такие гигантские, скрытые от нее накопления. И все так же регулярно,

безостановочно будешь уходить на рабочую смену к своей полыхающей жаром электропечи, где сквозь ворота обжигают спину ледяные сквозняки. И ты даже представить себе не можешь, что по элементарному (человеческому) закону ты имеешь нормальное право — НЕ РАБОТАТЬ! А жить, скажем, выращивая на СВОЕЙ земле помидоры и приторговывая ими. Или сдавать эту землю в аренду и кормиться с нее. Но куда там! Есть лозунг, даже не лозунг, а закон: «Кто не работает, тот не ест». Его никто не отменял со времен Октябрьской революции. К нему добавили закон о тунеядстве, какого нет ни в одной стране мира, и под него можно осудить любого человека от 16 лет, коли он не желает работать, и живенько пристроить на лесоповал. Почему? По какому праву? Кем это изобретено? Ведь в принципе человек должен жить так, как хочет, соблюдая основные принципы: не убий, не воруй, не поджигай, не хулигань, а все это укладывается в простейшую формулу: «ЖИВИ САМ И ДАВАЙ ЖИТЬ ДРУГИМ». Вот и все. Но нет. Кому-то хотелось, папа, чтоб вся твоя жизнь прошла по-другому. Ты ее и прожил по чужой указке, по чужому беспощадному желанию. Мало того, тебя убедили, что это самая наилучшая из всех возможных жизней. Ты не можешь себе представить, как живут люди в мире, что такое Париж, Лондон, Токио. Ты никогда там не был, да и не будешь, поскольку шанс получить групповую турпутевку на загранпоездку, жалкий шанс, выпадает один раз в десять лет, да и того у тебя нет, ибо считается, что ты на секретной работе, владеешь государственной тайной, поэтому тебя никуда не выпускают. Какая, к чертям, тайна — режим выплавки стали! Да что там Париж или Вальпараисо! За всю жизнь ты ни разу не был и не будешь в нормальном хорошем ресторане с белыми жесткими скатертями на столе, сверкающей посудой и бассейном посреди зала, где плавают карпы — выбирай любого, и через полчаса он на столе в жареном виде! Но плевать и на карпов! Проживая свой короткий век, ты даже не знаешь, что творится рядом, там, где ты живешь, на том маленьком комке грязи, который мотается вокруг звезды четвертой величины и называется Землей. Не знаешь о жизни на этой Земле почти ничего. Потому что тебе не позволяют знать. Зарубежные радиостанции глушатся диким воем или тарахтением, вся информация из-за границы просеивается и отбирается. Тебе сообщат, что пожарные города Нью-Йорка объявили забастовку с требованием повысить заработную плату. Это-то тебе сообщат, как и то, что там уже начались неукротимые пожары. Но ты никогда не узнаешь, что до этой забастовки заработная плата пожарных без квалификации была такой, что на нее, месячную, можно разом купить автомобиль. Не копить десять лет, а пойти в магазин и купить, будто это бутылка водки. Тебя лишили права знать, что творится в мире в ту эпоху, которая отпущена тебе как время твоего единоразового существования в подлунном мире. Тебя убедили, что ты живешь в стране ВСЕГО САМОГО ЛУЧШЕГО. Лучших космонавтов, лучшей науки, самых сильных спортсменов, самых грамотных и читающих граждан, а вокруг, за пограничными столбами — загнивающий капитализм, где линчуют негров, умирает культура, вырождаются нации и весь всемирный пролетариат до отчаянной ярости завидует нам, гражданам СССР. Но капиталисты держатся на штыках и пьют кровь рабочих и крестьян. И в таком рабском состоянии неведения, в положении биологической жизни, чуть ли не на уровне растения, пребывают все твои друзья, весь город Электросталь и весь Союз Советских Социалистических Республик. Да какая же сволочь, в Кремле или на Старой площади, где угнездился ЦК КПСС, указывает тебе, папа, как ты должен жить? Какая мразь заставляет тебя ДУМАТЬ только так, как надо ей? Почему ты живешь ради них и работаешь на них, вот вопрос? Почему всеми правдами и неправдами, по закону и без закона всех вчерашних выпускников ставят в такие условия, что после школы им никуда не деться, кроме как в ПТУ, чтоб через пару лет оказаться на том же заводе «Электросталь» или на аналогичной фабрике? Какое право кто-то имеет навязывать другим ту или иную жизнь? Ведь ты, папа, скоро умрешь, это все знают. На худом и сухом лице твоем уже видна печать смерти. Умрешь, даже не представляя себе, как велик и разнообразен был тот мир, в котором тебе выпало счастье жить. Но жизни не получилось. Ни у тебя, ни у тех, кто был с тобой рядом.

От этих размышлений Аня даже потихоньку заплакала. Строго говоря, она не сама пришла к таким опасным рассуждениям. Года полтора назад из Риги приезжал дядя Арон Шломович, брат матери. Хотел проститься, потому что туберкулез его достиг последней стадии и до весны он уже не мечтал дожить. Гуляя с Аней по заснеженной Москве, старик Арон тихим скрипучим голосом и рассказал ей, что мир не замыкается на территории Электростали, Москвы, СССР, Европы и Азии. Он даже не замыкается на территории всей Земли… Он много чего рассказал, этот умирающий, истово религиозный еврей. Аня мало что поняла, но вывод сделала решительный: для всякого нормального человека нет наций, нет государств, нет систем. Каждый из живущих — человек Земли, человек Мира, человек Космоса. «Живи сам и давай жить другим». Вот и все.

Уже засыпая, она подумала, что сама-то жива, а неделю назад лишила жизни ЧЕЛОВЕКА. Но человек ли это был? Ведь он тоже собирался насильно подчинить ее своей воле. Мой палец, мой мозг и то, что у меня между ног, — все это принадлежит мне, и я имею право распоряжаться ими, как сама захочу. Поэтому он

и должен был умереть. Этот человек нарушал не гнусненькие законы, писанные людьми, а закон Человеческой Природы.

Поутру в субботу Аня почувствовала полное отвращение ко всем видам трудовой деятельности. Меньше всего ей хотелось копаться на огородной ниве, и она сказала об этом отцу:

— Пап, я поеду в Москву… Вернусь, наверное, в понедельник.

— Конечно! — обрадовался отец. — Поезжай. Какого хрена тебе здесь горбатиться! Погуляй, повеселись, на стадион сходи, там сегодня футбол хороший. А я домой тоже в понедельник приду, у меня вахта с обеда. Мать не узнает, где ты была.

То, что мать могла прийти сюда, решительно исключалось. Сара Шломович ненавидела землеройные увлечения друзей и соседей всей своей душой. И раз глянув на полученный участок, скривила губы, ушла домой и больше не появлялась на нем никогда.

— У тебя денежка еще есть? — озабоченно спросил отец. — Я с собой не захватил, так что сейчас пойду займу для тебя.

— Есть, папа, с прошлого раза остались. Я же взяла из носков…

— Вот и ладненько, ладненько. — Он вдруг застеснялся и сказал нерешительно: — Анечка, когда ты в туалет, значит, ходишь и в сливной бачок заглядываешь — это ничего, я понимаю, только все до конца не выдувай. А то в последний раз встал ночью по большому желанию, а в бутылке ничего не оказалось. Хорошо?

— Извини, папа. Так получилось. Я больше не буду.

— Ничего, ничего! — заторопился он. — Я понимаю, иногда случается, что нельзя без этого. А мы еще какое-нибудь место придумаем. Для неприкосновенности резерва главного командования. НРГК у нас с тобой будет.

Аня погладила его по плечу и ушла.

Она добралась до станции и через час, разумеется, не покупая билета, прибыла на Курский вокзал столицы.

Всю свою по-настоящему красивую и хорошую одежду, включая нижнее белье, она держала у Аллы Простовой, самой лучшей своей подруги, полтора года назад перебравшейся из Электростали. Точнее, перебрался ее отец, который после долгих лет мытарств, интриг и униженных хождений по кабинетам был наконец погребен вместе со своей виолончелью в оркестровую яму Большого театра. Туда же стремилась и Алла, день и ночь перепиливающая на плече свою скрипку. Врушка она была отчаянная. Поутру могла сказать в школе, что вчера купила двухдорожечный магнитофон экстра-класса «Грюндик», а вечером, когда к ней приходили, чтоб послушать дивное звучание заграничного чуда, оказывалось, что магнитофон украли, сдали в ремонт или он вообще не понравился и его вернули в магазин. Понятно, потому что дедушка у нее был из княжеского рода, дядя-миллионер жил в Канаде, тетя числилась правой рукой мадам Рубинштейн, заправляющей мировой парфюмерией, а сама она, Алла Простова, состояла тайным агентом КГБ по работе с иностранной агентурой, выявлению ее и уничтожению. Вранье ее, надо отметить, вреда никому не приносило. Но надеяться на ее обещания было нельзя. Если к этому привыкнуть, твердо зная, что никаких серьезных дел с ней иметь невозможно, то отношения с Аллой могли сложиться доверительные, теплые и о лучшей подруге можно было только мечтать. К тому же она была по-настоящему красивой, хотя и несколько холодной. Парень, с которым она встречалась, Юра Носов, играл в регби, обладал скульптурной фигурой, был ослепительно хорош собой. Когда они появлялись где-нибудь вместе, то эффект производили сногсшибательный, но оба смотрели на мир с легким презрением, считая себя парой, избранной Богом для великих дел. В будущем.

Открыв дверь и увидев Аню, Алла завизжала от радости и тут же сообщила, что отец на гастролях в Америке. Этому можно было верить, поскольку виолончели в гостиной не было. (В дальнейшем выяснилось, что гастроли были не в Америке, а в Армении.)

Аня наскоро приняла ванну. Алла принялась делать ей новомодную прическу, безостановочно обрушивая на подругу личные и московские новости. Оказалось, что папа Простов купил новую, только что вышедшую модель автомобиля «жигули-3», поставил во дворе в гараж (ни гаража, ни тем паче папиного автомобиля в природе, понятно, не было.) В правительстве и ЦК партии готовят «сухой» закон, по которому не то что водки не будет, а и вино запретят, отчего на Кавказе и в Молдавии повырубают всю виноградную лозу, выращиваемую веками (в дальнейшем это оказалось горькой правдой). Сын одного из руководителей компартии поехал на сафари в Африку и для этого закупил львов, что не всякий американский миллионер может себе позволить, ибо там белого охотника обслуживают пять слонов, два негра подают ружья для стрельбы, три лакея следят за шампанским, две гейши держат над головой солнцезащитный зонтик, а одна — опахало от мух. Лицензия на каждого убитого льва стоит больше, чем пять автомобилей «кадиллак», а сын партийного деятеля убил дюжину львов. За все уплачено золотом и бриллиантами из Алмазного фонда в Кремле (информация была правдивой наполовину).

За этими разговорами Алла закончила прическу, заставила Аню надеть на себя ее кожаную юбку и французскую кофточку, окинула подругу взглядом и завистливо произнесла:

— Может, ты и не красавица, но секс из тебя так прет, что мужички должны неделю горячим кипятком писать, как тебя увидят.

— Мне сегодня такой и надо быть, — уверенно ответила Аня.

— Именно сегодня?

— Да. Соблазнить надо одного человечка, чтоб меня в тюрьму не посадили.

— В тюрьму? — вытаращила красивые глазищи Алла.

— Ага. Я человека убила.

— Правда?!

— Правда. Из автомата.

— Не может быть!

Особого ужаса в голосе Аллы не наблюдалось. Биологическая, безнадежная врушка, она была восприимчива и к фантастическим выдумкам окружающих. Верила всему ровно настолько, чтоб восхититься и забыть, не придавая новости никакого значения. Аня туманно объяснила, как все случилось, и главное в составе событий Алла тут же ухватила.

— Так ты ложишься с этим Соболем, чтоб не загреметь за решетку?!