Счастье Зуттера
Шрифт:
— Да, — продолжала она, дрожа уже всем телом. — Тишина и покой. Вот чего нам чаще всего недостает.
— Но остаются воспоминания! — строго поправил ее муж. — Их у нас никто не отнимет.
— У Руфи было странное отношение к воспоминаниям, — сказал Зуттер. — Она с удовольствием не оставила бы о себе никакой памяти.
— И думать не смейте! — запротестовала фрау Кинаст. — Это был драгоценныйчеловек.
Слово из лексикона филателистов
— Я сейчас избавляюсь от балласта, — сказал он, — и хотел бы сохранить у себя очень немногое. Но что-то удерживаетменя. Боюсь, если я избавлюсь от всего, у меня не останется опоры на этом свете.
— Вам ни от чего не надо избавляться! — возмущенно сказала фрау Кинаст. — Вспоминайте, как вы жили с вашей женой, тогда вам будет казаться, будто она все еще с вами.
— Это ей вряд ли понравилось бы.
— Мы христиане, — вмешался в разговор господин Кинаст, — и можем утверждать: ваша жена все еще любит вас, но теперь ее любовь полна чистоты и покоя.
— Спасибо за гостеприимство, — поблагодарил хозяев Зуттер.
— Заходите еще, в любое время! — фрау Кинаст была сама любезность. — Мы будем рады.
— Сначала мне нужно побывать в Энгадине, — сказал Зуттер. И добавил, обращаясь к фрау Кинаст: — Спасибо, что положили тогда мою голову к себе на колени.
— Пожалуйста! — покраснела старушка. — А как же иначе.
— Вино лучше заберите с собой, — сказал ее муж. — Мы не употребляем алкоголь.
— Тогда я вечером выпью его за ваше здоровье.
— Я провожу вас немножко, — сказала фрау Кинаст. — Да заодно зайду за фотографиями. Франц, я скоро вернусь.
Зуттер спускался вместе с пожилой дамой по ступенькам лестницы. На площадке третьего этажа стояло синтетическое дерево. Фрау Кинаст остановилась.
— Тут живет один человек, он туг на ухо, — понизив голос, сказала она. — Я должна кое в чем вам сознаться, господин Гигакс.
Он послушно последовал за ней в угол. Ее ресницы задрожали.
— Мне стыдно, — прошептала она. — Это я звонила вам по телефону.
— К сожалению, я не снимал трубку.
— Я это знала, иначе бы не осмелилась.
— Я не совсем вас понимаю.
— Видите ли, когда я представила себе, как вы живете после смерти вашей дорогой жены, я должна была подать вам знак.
— Знак?
— Я тоже потеряла человека, которого любила, — шепотом пояснила она. — Он сам лишил себя жизни. О нет, не из-за меня. Просто он не был создан для счастья. Черные силы оказались сильнее меня, и его тоже.
Она откашлялась:
— Я знала вашу жену.
— Вы знали Руфь? —
— Я ухаживала за ее тетей. У той тоже был рак, я дежурила по ночам. Руфь была красивой молодой женщиной. Она изучала медицину и редко появлялась дома, но когда появлялась, то это был настоящий праздник. Она всегда садилась в кресло с цветной обивкой, в котором уютно устраивалась еще в детстве. Сохранилось ли оно? С узором из больших цветов крокуса?
— Из безвременников осенних. Сохранилось.
— В нем старая госпожа Ронер и уснула вечным сном. Однажды вечером, придя на дежурство, я нашла ее мертвой. Ей была дарована легкая смерть. Руфь тогда была в отъезде, кажется в Индии. Она не любила, когда ее беспокоили во время путешествий. Надо же, кресло все еще у вас! Оно досталось Руфи в наследство от матери, ее мать была бельгийка, из Брюгге. Мне тоже достался один стул.
— Вы, значит, знали Руфь, — проговорил Зуттер.
— Руфь была женщина большой души, хотя и не показывала этого. Если она выйдет когда-нибудь замуж, думала я, то непременно за человека знатного рода, с частицей «фон» перед фамилией. Но, по правде говоря, я не верила, что это случится. Ее окружали только подруги. Это был человек большой выдержки.
— Фрау Кинаст, вы говорите, что звонили мне. В какое время?
— По ночам, но не очень поздно. Я проходила мимо вашего дома, чтобы узнать, когда вы выключаете свет. Мне не хотелось вас беспокоить.
— Вы звонили в двадцать три часа семнадцать минут.
— Каждый раз, когда засыпал мой муж. Знаете, он ведет размеренный образ жизни. Но я звонила не каждую ночь. Я чувствовала, дома вы или нет. Иногда — она снова понизила голос до шепота, — мой муж вдруг просыпался, тогда я не могла.
— Послушайте, фрау Кинаст, если это были вы, то звонили вы ровно в двадцать три часа семнадцать минут, секунда в секунду. И вы точно знали, где я нахожусь.
— Это у меня дар такой. Уже в детстве меня велакакая-то сила. Мой ангел, — прошептала она.
Зуттера бросило в дрожь. Странность разговора пробирала его до мозга костей. Он стоял со старой женщиной в углу лестничной площадки, пахнувшей свежей мастикой, и разговаривал вполголоса, наклонившись к ней, так как она была маленького роста; чтобы разобрать ее слова, ему приходилось напрягать слух. Он сделал шаг назад.
— Пожалуйста, не сердитесь на меня. Я делала это ради вашей жены. Желала спокойной ночи, чтобы напомнить о Руфи и немножко утешить вас. Руфь жива, — уверенно сказала она.