СчастливаЯ, или Дорога к себе
Шрифт:
Кровать с панцирной сеткой отлично подходила для укачиваний вечно капризной ляльки. Завернутый в пеленки, малыш лучше всего успокаивался на свежем воздухе. Мама ушла, Димка все хныкал и хныкал. Ну почему я должна его качать? Почему должна дарить ему любовь и ухаживать? Что ему родителей мало? Он и так все забрал и меня раздражает.
С силой толкаю руками в сетку, чтобы усилить качание. Раз-два-три. Раз-два-три. Ну замолчи! Слышишь? Замолчи! Слышишь?
В какой момент он вылетел с кровати? Не знаю… Братик оказался на бетонном полу и еще сильнее расплакался.
Бросаюсь к нему, хватаю на руки, прижимаю к себе.
– Дима, Димочка, миленький. Маленький, ну, прости! Ну, пожалуйста, не плачь так.
Качаю его на руках, пока сердце разрывается на мелкие части. На балкон вбегает встревоженная мама и подхватывает братишку.
– Что случилось?
– Он… Он, наверное, проголодался.
Это было все, что я сумела ответить, на долгие годы похоронив себя под сильным чувством вины. Страх наказания оказался сильнее возможных проблем. Я неправильно поступила, но ничего поделать с собой не могла. Трусиха… Трусиха… Вот и все, о чем думала.
А еще я успокаивала себя. Живой же? Сам успокоился, когда мама сунула ему грудь. Значит, и так все пройдет, образуется.
С каждым годом, пока он потихоньку взрослел, мне становилось легче, но камень лжи оставался, зарастая сначала ревнивым, а позже и злым, раздражающим мхом.
Я продолжала учиться. Маму сократили с должности, поэтому она сидела дома, вела хозяйство, занималась Димкой и мной. Папа был постоянно занят, пытаясь наладить оборудование на заводе детских игрушек, на котором получил повышение. Родители часто ругались. Очень ругались, скандалили. Но папочка очень отходчивый и всегда первый старался мириться.
В просветах семейной идиллии я чувствовала себя самой счастливой на свете. Любили меня, родители любили друг друга. Весь мир расцветал, пока в какой-то момент вновь не превращался в кошмар.
Я знаю множество бранных слов, но произносить их нельзя. Хорошие девочки не ругаются. Еще я любила прятаться, когда слышалась нецензурная брань. Закрывала уши, но все же подслушивала:
– Да надо было уйти!
– Ну и шла бы!
– Да, дура! Дура я. Нарожала тут. Куда я уйду?
Правильно, мамочка. Не уходи. Я так хочу, чтобы ты меня обняла, прижала к груди, целовала и гладила по волосам. Как и тогда, когда не было братика, пока я была еще маленькой. Помню, болела ангиной, а ты меня любила, лелеяла. Учила читать, подкидывала высоко к потолку. Я любила те фотографии, где я хохочу и взлетаю, а выше меня – только кудри.
Но тебе некогда, потому что у Димочки снова ушки болят. Ну, ничего… Каникулы скоро закончатся, начнется четвертый класс, тогда я вновь принесу вам «пятерки», и ты похвастаешься всем нашим родственникам, какая у тебя растет дочка. Обнимешь меня, поцелуешь, потому что «просто так» слишком редко бывает.
А еще дома не было денег. Папа работал, как проклятый, мама сидела в декрете, пока разваливалась наша страна. Задержка зарплат всем влияла на нервы, как и отсутствие продуктов на магазинных прилавках. Помню, как радовалась мама
– Вот тебе десять рублей. Больше у меня денег нет.
Мама протягивает деньги. Розовая бумажка единственная и самая крупная. Страшно брать почему-то. Это же такая ответственность!
– Купишь двести грамм колбасы, а на обратной дороге – хлеб. Сдачу вернешь. Поняла?
– Угу!
– Не потеряй!
Я умею быть лучшей, полезной! Лечу вниз по лестнице, впереди – путешествие. Я – взрослая, мне доверили покупки и деньги. До магазинов прилично идти, но это меня не пугает. Три квартала до хлебного, еще три вниз до магазина ветеранов. Но хлебный же ближе!
Скачу вприпрыжку, радуюсь. Ведь жизнь так хороша! Солнце, синее небо, день теплый, чудесный. Забегаю за хлебом. У меня в кошельке немного копеек. Очень хочется вкусную булочку. Стою в очереди, сжимая в руке хрустящий теплый рогалик, расплачиваюсь и бегу в магазин.
Время и так потеряла, надо купить колбасы. В магазине для ветеранов шарю по всем карманам. Куда-то пропала бумажка. Нет бумажки совсем. Десятка куда-то исчезла. Наверное, выронила… Тут же пулей лечу обратно. Потерялась купюра, а в хлебном уже новые люди. Но, может быть, мне повезет?
– Вы не видели здесь мои деньги?
Тогда я была очень наивной и верила в людскую порядочность. Через пару десятков минут стало понятно, что денежка уже не найдется.
– А тут был парень с девушкой, я видела! – подсказала одна из старушек. – Она как раз наклонилась, подняла с пола «десятку», сунула ему и сказала: «Ты что деньгами разбрасываешься!»
Слезы, страх возвращаться домой. Я же знаю, что грозит наказание. Вне сомнений я поступила неправильно. А раз неправильно, значит будут «учить». Мама же сказала идти сначала за колбасой, а я купила рогалик. Будь он неладен!
Домой я вернулась спустя пару часов. Братишка спал дневным сном, а мама… Мама встревожилась.
– Еля! Тебя так долго не было! Что?
– Мам… Мам…
– Что мам?
– Я потеряла деньги, – выдавила из себя с жутким трудом.
– Что потеряла? А колбасу купила?
Хлеб мне купили люди. Я пришла домой с целой буханкой.
– Нет…
– Как это случилось?
Я все рассказала, потом… Потом случился термоядерный взрыв. Божество в лице мамы взъярилось. Она схватила провод от сломанного утюга из кухонного шкафчика и пошла угрожающе на меня.
– Ах ты, дрянь! Ах ты, засранка!
– Мама… Мамочка, не надо! Не надо, мамочка!
Ноги и ягодицы пронзает дикая, просто дикая боль. Тонкий стальной провод в оплетке становится огненным адом. Ощущения гораздо больнее, чем какой-то солдатский ремень. Больнее даже когда ноги задевала металлическая солдатская пряжка, скакалка.
– Мамочка! Мамочка!
Забиваюсь в угол за дверь, сворачиваюсь, как можно сильнее. И плачу, плачу навзрыд. Громко кричу, умоляю:
– Не надо, мамочка! Не надо! Пожалуйста, больше не бей!