Счастливая куртизанка
Шрифт:
Я должна, однако, оговориться, дабы вы не поняли из моих слов, будто я посвятила моего друга квакершу в тайны моей прошлой жизни; не сообщила я ей также главной моей тайны, а именно, что я в самом деле являлась матерью той девушки, иначе говоря, — леди Роксаной; не было никакой нужды открывать эту часть дела; я всегда придерживалась правила — без особой надобности никогда никому не открывать своих тайн. Такая откровенность с моей стороны не послужила бы ни к моей пользе, ни к ее собственной, более того, она могла бы причинить мне вред; ибо, как ни любила меня квакерша, — а она явила мне достаточно свидетельств своей преданности, — но честность не позволила бы ей в случае нужды лгать за меня, как то делала Эми; поэтому не было никаких оснований сообщать ей о той поре моей жизни; ибо, если бы моя девица или еще кто-нибудь к ней потом пришел и спросил бы ее напрямик, известно
По этой причине, говорю, я не стала открывать ей вещи подобного рода, в других же отношениях, денежных и деловых, она вполне заменила мне Эми и была столь же, мне верна, как та, и не менее, чем та, прилежна.
Но здесь у меня возникла большая трудность, и я не знала, как ее преодолеть: кому поручить доставку очередных припасов провизии, а также денег для того дядюшки и другой моей дочери, которые — особенно последняя — целиком зависели от моей помощи? Правда, Эми сказала в запальчивости, что перестанет помогать и, той сестре и бросит ее на произвол судьбы, но это не было ни в моей природе, ни в природе самой Эми, и я вовсе не намеревалась привести ее угрозу в исполнение; поэтому я решила поручить устройство этого дела верной квакерше, но трудность заключалась в том, как ей все это объяснить.
Эми в свое время объявила им всем, что она не является матерью этих детей, а всего лишь служанкой, которая отвела их к тетке; что затем она вместе с их матерью уехала в Индию искать счастья, что там им выпала большая удача и что их матушка очень богата и счастлива; что сама она (Эми) вышла замуж в Индии, но, овдовев, решила вернуться в Англию; воспользовавшись тем, их матушка просила разыскать детей и сделать для них все то, что Эми и сделала; теперь же она намерена возвращаться в Индию, сказала она; но матушка поручила ей всех как следует обеспечить; словом, Эми сказала, что ей поручено каждому выдать по 2 000 фунтов при условии, что они будут придерживаться твердых правил и изберут себе достойных супругов, а не первых попавшихся проходимцев.
Я решила также вознаградить сверх всякой меры честное семейство, в котором воспитывались мои дети; по моему, поручению Эми сообщила им и об этом, обязав моих дочерей подчиняться их распоряжениям по-прежнему и смотреть на этого честного человека как на отца и советника; его же просила обращаться с ними, как если бы они и в самом деле были его родными детьми. А чтобы его как следует обязать о них заботиться и, помимо того, желая обеспечить и ему и жене его спокойную старость за всю их доброту к сироткам, такую же сумму в 2000 фунтов я закрепила за ними, вернее, назначила им до конца их жизни ежегодную, ренту с этой суммы в 120 фунтов с тем, чтобы основной капитал по их смерти перешел к моим дочерям. Эми так мудро всем этим распорядилась, что я была ею довольна, как никогда. В таком-то положении, оставив моих дочерей на попечении доброго старика, она их и покинула, чтобы ехать, как они полагали, ко мне в Индию, а на самом деле, чтобы приготовить все к нашему отъезду в Голландию; в таком-то положении находились дела, когда эта несчастная девушка, о которой я так много рассказываю, расстроила все наши планы, и, как вы уже слышали, с упорством, какого не удавалось поколебать ни уговорами, ни угрозами, стала преследовать меня (считая себя моею дочерью) и, как я уже рассказывала, подвела меня к самому краю пропасти: по всей видимости, она бы в конце концов меня настигла, если бы Эми в своем неистовстве с ней не разделалась, прибегнув к средству, о котором я тогда представления не имела и, словом, полностью мне ненавистному.
Несмотря на все это, однако, я и думать не могла об отъезде, оставив неоконченным дело по устройству моих детей, и, как грозилась Эми, из-за неразумности одной дочери, обречь на голод другую, не говоря уже о том, что не могла отказать добрым старикам в обещанном вознаграждении. Короче, я поручила завершить это дело моему верному другу квакерше, которой я рассказала ровно столько, сколько было нужно для того, чтобы доверить ей исполнить то, что обещала Эми; ей же, квакерше, я получила сказать добрым старикам лишь то, что может сказать лицо, не связанное со мною так близко, как Эми.
С этой целью я первым делом вручила ей все деньги; затем послала ее к честному старику и его жене и устроила их денежные дела; мать их воспитанников, находящаяся в Индии, поручила это дело
Нечего и говорить о том, как добросовестно исполнила все мои поручения мой новый агент — квакерша; сверх же всего, она несколько раз принимала у себя в доме старика и его жену, а также мою вторую дочь, и таким образом я, которая считалась всего лишь постоялицей в этом доме и человеком совершенно посторонним, наконец получила возможность взглянуть на свою младшую дочь, которую видела в последний раз совсем младенцем.
В тот день, когда я решила с ними встретиться, я одела свое квакерское платье и сделалась настолько похожей на квакершу, что никто, увидев меня впервые, не мог бы и предположить, что я когда-либо была иной; да и разговор мой вполне соответствовал моему обличью, ибо я его давно уже усвоила.
У меня нет здесь времени останавливаться на чувствах, какие меня охватили при виде моего ребенка; как я была растрогана; какого несказанного усилия мне стойло перебороть в себе желание открыться ей; как эта девушка оказалась точной копией с меня, но только много красивее; какие у нее были приятные и скромные манеры; как я тут же про себя решила сделать для нее еще больше, чем собиралась, когда поручила заботу о ней Эми, и так далее.
Довольно будет здесь заметить, что, устроив все эти дела, я могла уже ступить на корабль, несмотря на отсутствие моей бывшей наперсницы Эми, которой, впрочем, я оставила кое-какие распоряжения на случай, если она появится, в чем я еще не совсем отчаялась; на этот случай я просила мою добрую квакершу передать ей мою записку, в которой приказывала Эми оставить все спитлфилдские дела в ее (квакерши) руках, а самой отправиться ко мне; последнее, однако, при условии, что та предоставит моему другу квакерше достаточно убедительные доказательства того, что не убила мою дочь; в противном, сказала я, случае я запрещаю ей показываться мне на глаза. Впрочем, несмотря на это, она впоследствии ко мне приехала, не дав при этом моему другу требуемых заверений, и даже не сказав, что собирается ко мне.
Сейчас я ничего не могу прибавить к тому, что, как уже говорилось выше, я благополучно прибыла в Голландию с супругом и нашим сыном, ранее мною упомянутым, и зажила со всем великолепием и пышностью, соответствовавшими нашему положению, о чем я уже говорила.
Здесь, по прошествии нескольких лет, в течение коих я процветала и наружно благоденствовала, меня постигла целая череда страшных бедствий и меня, и Эми! Гнев небесный обрушился на нас в конце концов за зло, какое мы обе причинили бедной девушке, и я впала в такое ничтожество, что раскаяние мое казалось лишь следствием несчастий, точно так же, как несчастия эти являлись следствием моих преступлений.
Последний роман Дефо
По словам авторитетного исследователя Дефо, Джеймса Сузерленда, для современного читателя XX в. семь восьмых литературного наследия Дефо «безнадежно скрыты под волнами», подобно подводной части гигантского айсберга [142] . Говоря это, Сузерленд имеет в виду главным образом так называемые «смешанные» сочинения Дефо — его многочисленные памфлеты, сенсационные отчеты о появлении «доподлинных» привидении, о небывалых бурях и землетрясениях, политические прогнозы, экономические проекты и т.д. Но в известной мере метафора Сузерленда применима и к посмертной судьбе последнего романа Дефо. Хотя «Роксана» и переиздается в наше время в странах английского языка, она все же заслонена тенью «Робинзона Крузо». Нашим читателям этот роман до сих пор почти неизвестен. А между тем эта книга — последнее крупное беллетристическое произведение Дефо — не только выделяется среди других его романов, во многом отличаясь от них глубиной самораскрытия главного характера и трагической напряженностью сюжета, но, будучи поставлена в связь с общими процессами развития европейской литературы XVIII в., может рассматриваться как один из первых и притом чрезвычайно оригинальных образцов психологического романа нового времени.
142
James Sutherland. Defoe. London, Longmans, Green and Co., 1956, p. 6.