Счастливая мельница
Шрифт:
— Вскоре после того как свечерело? Припомните-ка лучше: не ближе ли это было к полуночи?
— Я только что лег,— растерянно отвечал Гицэ.
— Вы только что легли?..— повторил комиссар.— Почем я знаю, когда вы привыкли ложиться. Но пусть будет так. Кто был этот мужчина?
— Не знаю.
— Может быть, это был Рэуц, уехавший с вечера?
— Нет,— твердо ответил Гицэ.
— Ладно! — продолжал нетерпеливо комиссар.— Что же, мужчина и женщина оставались у Ликэ до утра?
— Нет. Они вскоре ушли.
— Вскоре?.. Припомните-ка хорошенько. А не случилось
— Я только что задремал,— как-то испуганно пробормотал Гицэ.
Несколько минут все трое стояли в недоумении; казалось, они что-то где-то услышали и пытались дать себе отчет, что именно и где. Гицэ, ничего не зная о показаниях Марца, не понял, куда метит своими вопросами комиссар.
Пинтя же и комиссар после показаний этих двух лиц старались разобраться в словах Гицэ.
Комиссар из показаний Марца сделал вывод, что Бузэ Руптэ и Сэилэ Боарул напали на арендатора вечером, а Рэуц пришел в полночь сообщить Ликэ о происшедшем и, быть может, принес часть похищенных вещей; он считал, что Гицэ умышленно говорит неправду. Подойдя ближе и сурово посмотрев ему в глаза, он спросил:
— Значит, человек, который пришел с женщиной, был не Рэуц? Он пришел вечером как раз в то время, когда арендатора грабили, и вскоре ушел из корчмы?
Услыхав этот вопрос, Пинтя шагнул вперед, чтобы Гицэ мог видеть его прямо перед собой, провел рукой по лбу и нахмурил брови. «Если все это так,— сказал он себе,— то, значит, Ликэ ушел, напал на арендатора и снова вернулся в корчму. А Гицэ оклеветали». С этой мыслью он посмотрел прямо в лицо Гицэ и сделал ему знак ответить: «да».
— Я не могу в этом поклясться,— сказал Гицэ, хотя и понял знак Пинти.— Я стоял у окна и, может быть, плохо расслышал и не все разглядел. Возможно, что это был и Рэуц. Я уснул, прежде чем они ушли, и не могу точно сказать, когда именно это было.
— Разговаривали ли вы с Ликэ и его товарищами об арендаторе? — настойчиво спросил комиссар.
— Да,— ответил Гицэ, сбитый с толку этими неожиданными вопросами,— но только с одним Ликэ. Он спросил меня, когда приедет арендатор, и сказал, что собирается с ним потолковать.
— Только и всего?
— Только.
— А еще кто-нибудь это слышал?
— Не думаю,— отвечал Гицэ, запинаясь.— Он отвел меня в сторону.
— Но если вы больше ни о чем не говорили,— произнес с улыбкой комиссар,— зачем было вам секретничать?
Гицэ смущенно пожал плечами.
Пинтя не мог больше сдерживаться. Он понял, почему Ликэ, говоря с Гицэ по секрету, делал это так громко, что его могли слышать другие.
— А может быть,— сказал он, подчеркивая каждое слово,— Сэмэдэу говорил так громко для того, чтобы подозрение пало на тебя, в случае если его обвинят в нападении на арендатора?
У Гицэ мороз пробежал по коже.
— Этого не может быть! — проговорил он, задыхаясь от прилива крови.— Не может быть! — прошептал он немного спустя, как человек, защищающий свою жизнь.— Я не могу вам доказать, что говорил с Ликэ только об этом и ни о чем другом, но могу поклясться хлебом и солью, крестом и святым Евангелием, что больше ничего ему не говорил. Могу поклясться,—
— Ладно, выясним и это, чтобы доказать вам, что мы умеем очищать дороги от злых людей,— сказал комиссар, довольный полученными сведениями.
Между тем Пинтя то кусал себе губы, то грыз ногти на пальцах, а Гицэ стоял как в воду опущенный.
Вышло так, как предупреждал Пинтя: Гицэ согласились отпустить домой только на поруки.
Отправившись искать людей, готовых за него поручиться, Гицэ чувствовал, что силы его покидают. Взгляды встречных обжигали его; он шел вперед, не смея поднять глаз от земли или посмотреть по сторонам.
Первым, к кому он обратился, был его шурин Андрей, брат Аны. Как человек неопытный в такого рода делах, Андрей заколебался, узнав, что от него требуется. У Гицэ так и упало сердце. Тогда он пошел к своему двоюродному брату, священнику. По дороге он не раз останавливался, и если бы не тревога за Ану и заботы о хозяйстве, он, пожалуй, дал бы себя тут же арестовать, лишь бы не докучать людям. Священник охотно согласился поручиться за него, да и подбадривал Гицэ, уверяя, что ему нечего бояться, если он не чувствует за собой вины. Однако, давая добрые советы, двоюродный брат не переставал укорять Гицэ за то, что он перебрался на Счастливую мельницу.
Священник приготовил письменное поручительство, которое надо было перед отъездом передать комиссару. Время шло. Было уже четыре часа пополудни, когда Гицэ запряг лошадей в тележку, чтобы ехать домой.
Когда они с Лае уже совсем приготовились к отъезду, к Гицэ подошла высокая смуглая женщина с тонкими губами и маленькими беспокойными глазами и попросила Гицэ немного подождать, пока придет Пинтя, капрал. Эта женщина в полукрестьянской одежде была Уца — служанка, которую разыскал Пинтя после утреннего разговора.
— Хорошо,— сказал ей Гицэ.— Мне очень нужна служанка, но не теперь. Я приеду за тобой на днях. А сейчас,— прибавил он, немного помолчав,— подожди, пока придет капрал, и тогда видно будет, на чем вы договоритесь.
Гицэ, сам не зная почему, твердо решил сейчас не связываться с Уцей. Но когда явился Пинтя и коротко сказал: «Вот тебе служанка»,— он не осмелился ему возразить и подчинился скрепя сердце, словно чувствовал, что Пинтя вводит эту женщину в дом для слежки.
Всю дорогу Гицэ правил лошадьми сам; Пинтя сидел рядом, а Лае съежился в глубине повозки, возле Уцы, которая захватила с собой узелок с платьем и положила его на кукурузные листья, стараясь усесться поудобней.
Пинтя был, как всегда, молчалив, а Гицэ сидел рядом с ним как на иголках.
— Не удивляйся,— сказал немного погодя Пинтя,— у меня имеется приказ обыскать твой дом, посмотреть, не припрятано ли там чего. Я знаю, что ничего не найду, но должен подчиниться приказу.
Гицэ был так утомлен, что не сразу понял, о чем идет речь.
— Как? Еще и это?..— проговорил он почти безразлично.— Мало того, что уже было… Ладно, Пинтя,— более оживленно прибавил он немного спустя,— скажи мне, не кривя душой: считаешь ты меня виноватым или нет?