Счастливая ностальгия. Петронилла (сборник)
Шрифт:
У этого «Родерера» был вкус, который в царской России ассоциировался с французской роскошью: рот наполнился счастьем.
– Неплохо, – сказала Петронилла.
Я наблюдала за ней. Она явно разделяла мой восторг. Мне понравилось, что она не пытается казаться пресыщенной.
Официант принес соленые орешки – забавное смешение ценностей. Как если бы читать Тургенева, слушая при этом «Собачий вальс». К моему облегчению, Петронилла к ним не притронулась.
Я обычно пью быстро, даже если напиток превосходный. Не худший способ отдать ему должное.
– У вас такая кислая физиономия, – заявила Петронилла.
– Просто я концентрируюсь на шампанском, – ответила я.
– У вас забавный вид, когда вы концентрируетесь.
Я попыталась ее разговорить. Шампанское помогло, и она призналась, что пишет диссертацию по одной пьесе Бена Джонсона.
Два предыдущих года она провела в Глазго, где преподавала французский язык в колледже. Потом она вспомнила о жизни в Швейцарии, лицо ее исказилось, из чего я сделала вывод, что там у нее случилась любовь и эта история плохо закончилась.
Я налила нам еще. По мере того как бутылка пустела, мы переносились дальше во времени. Она выросла в парижском предместье. Ее отец работал электриком в метро, а мать медсестрой в больнице при Управлении парижского транспорта.
Я смотрела на нее с дурацким восхищением, с каким люди вроде меня разглядывают истинного пролетария.
– По утрам в воскресенье мой отец продает на рынке «Юманите».
– Вы коммунистка! – воскликнула я с энтузиазмом ученого, обнаружившего редкую птицу.
– Умеренно. Мои родители коммунисты. Я, конечно, левая, но все-таки не коммунистка. А вы-то небось из высшего общества?
– Я из Бельгии, – ответила я, чтобы положить конец расспросам.
– А-а-а, понятно.
Она протянула фужер, чтобы я налила ей еще.
– Смотрю, вы, как и я, любите выпить.
– Вам это не нравится?
– Наоборот. Люблю пить с кем-то, кто разделяет мою страсть.
– Скажите лучше, вам нравится якшаться с простонародьем.
Я внимательно взглянула на нее, задаваясь вопросом, всерьез ли она так думает.
– Хотите, чтобы мы поговорили про борьбу классов и диалектический материализм? – сказала я. – Когда я приглашала вас, я не знала вашего происхождения.
– Такие, как вы, чувствуют подобные вещи.
– Подобные вещи, как вы выражаетесь, меня совершенно не волнуют.
Напряжение нарастало. Должно быть, Петронилла это поняла и попыталась разрядить обстановку.
– Во всяком случае, мы пришли к взаимопониманию, – сказала она, кивнув подбородком на бутылку.
– В самом деле.
– Мои
– Я родилась в посольстве, можно сказать, среди шампанского.
– В таком случае вам не понять, что же в этом напитке особенного.
– Вы заблуждаетесь. У меня в жизни были и взлеты, и падения. Вы часто пишете письма писателям?
– Вы первая и на сегодняшний день единственная.
– И чему я обязана такой честью?
– А вы смешная. Я услышала вас по радио. Я не знала, кто вы такая, но смеялась и не могла остановиться. Вы рассказывали, как нужно доить кита. А еще вы говорили, что в каждую свою книгу вставляете слово «шина». Я их все прочла, чтобы проверить. Вы не обманули.
– Вот так я подбиваю людей читать меня.
– Мне понравились ваши книги, они меня очень тронули.
– Спасибо, приятно такое слышать.
Это была не просто формальность. Меня искренне радует, когда кому-то нравятся мои книги. А похвала из уст этой странной девицы, которая на «ты» с современниками Шекспира и наводит ужас на папарацци, была мне особенно приятна.
– Вы, наверное, привыкли это слышать.
– К этому привыкнуть невозможно. И потом, вы не первая встречная.
– Доля правды в этом есть. Я довольно разборчива. Я пыталась читать современных авторов, они у меня просто из рук выпали.
Я попыталась ее переубедить, расхваливая многих живущих ныне писателей.
– Все они не стоят Шекспира, – ответила она.
– Я в том числе.
– Вы угощаете своих читателей шампанским, это совсем другое дело.
– Вы не могли этого знать. И потом, я это проделываю не со всеми читателями.
– Надеюсь. Я прослежу за вами.
Я засмеялась, хотя несколько принужденно, она казалась мне способной и на такое. Очевидно, она прочла мои мысли, потому что добавила:
– Успокойтесь, у меня на повестке дня гораздо более важные подвиги.
– Не сомневаюсь. И сгораю от нетерпения узнать, какие именно.
– Еще увидите.
Учитывая опьянение, я могла предположить нечто сногсшибательное – например, похищение английской короны в пользу шотландских трудящихся или постановку пьесы «Как жаль, что она шлюха» в Комеди Франсез.
Должно быть, Петронилла умела выстроить мизансцену, потому что именно этот момент она выбрала, чтобы подняться.
– Шампанское кончилось, – сказала она. – Я предлагаю пойти на кладбище Монпарнас, оно в конце этой улицы.
– Прекрасная мысль, – поддержала я. – Мы непременно встретим какую-нибудь интересную личность.
Вот только мы не учли, что зимой парижские кладбища закрываются рано, и оказались перед запертыми воротами. Мы пошли по улице Гюйгенса в обратном направлении, в сторону бульвара Распай. Мы были, наверное, на половине пути, когда Петронилла сообщила мне, что собирается пописать прямо здесь, между двумя припаркованными машинами.