Счастливая семья (сборник)

Конечно, это была идея мамы. Она решила, что в квартире нужно срочно делать ремонт. Просто необходимо. И если не сделать, то всё. Она так и говорила – «всё», а что «всё» – не объясняла, только глаза закатывала. Ее «всё» могло означать землетрясение, конец света, наводнение и прочие бедствия.

– Может, в следующем году сделаем? – тихо спросил папа.

– А

Серафима, Сима – моя сестра. Ей пять лет. И до своих пяти лет она жила везде, оккупировав всю квартиру, включая мою комнату, папин кабинет и спальню родителей. Ей совершенно была не нужна своя комната – ее игрушки были разбросаны даже в коридоре. Собственно, Сима считала, что вся квартира – ее, и она просто разрешила остальным членам семьи поставить свои диваны, кровати и столы на ее территории.

– А мы куда денемся? – еще тише спросил папа.

– Не знаю, – отмахнулась мама, – что-нибудь придумаю.

Вот это мама умеет – придумывать так, что мало никому не покажется. Иногда я даже побаиваюсь ее фантазий. Впрочем, как и папа. И моя сестра. И бабушка. И дедушка. Никто не может предсказать, до чего она додумается в следующий раз.

Я хочу представиться. Меня зовут Василий, и не спрашивайте, почему меня так назвали. Ни в чью честь. Маме нравилось, что я один Вася на детской площадке, да и во всей округе. Мне двенадцать лет. Я люблю физику, алгебру, химию, биологию. Наверное, поэтому меня еще держат в семье за человека – ни папа, ни мама в этих дисциплинах ничего не понимают. Мама даже не может отличить по картинке членистоногих от многоножек. Папа ничего не понимает в графиках и функциях. Про дроби я уже даже не говорю. Мне кажется, что Сима больше понимает в точных науках, чем мои родители. Хотя иногда это раздражает: папа смотрит на меня с телячьим восторгом – все-таки я первый математик в семье гуманитариев, а мама лезет целоваться.

Это я к тому рассказываю, чтобы вы лучше представляли себе моих родителей. Они никогда не поступают так, как подсказывает логика. Им неведома теория относительности. Мама просто верит в прекрасное, а папа – пессимист. Он вообще ни во что не верит. Я верю в природу, числа и разум. Хоть какой-то. Но разум передается через поколение, так что природа отдохнула на моих родителях. Зато сполна одарила их чувствами и эмоциями. Если мама не размахивает руками, значит, у нее болят руки или спина. В принципе она может вообще не говорить, только махать. Папа же обычно тихо бурчит. Так тихо, что приходится прислушиваться.

– У меня для вас прекрасная новость, – сообщила мама за ужином, и мы тут же перестали есть. Ее радостный вид не предвещал ничего хорошего. – На время ремонта мы переезжаем! Догадайтесь, куда? Ни за что не догадаетесь!

– Это точно, ни за что не догадаемся, – согласился папа.

– Мы переезжаем на Корфу! – объявила мама, как будто речь шла о том, что мы летим на Марс в составе первой экспедиции.

– А поближе нельзя? – уточнил папа.

– Нельзя! Я уже все решила, это во-первых. А во-вторых, забронировала чудесный дом. И в-третьих, это будет интересно Васе. И Симе тоже полезно провести лето на море. Вася, ты обязательно должен прочесть Даррелла!

Про Даррелла у меня потом спросили раз двести, нет, триста. Каждый мамин или папин знакомый или знакомая, которые узнавали, что мы переезжаем на Корфу, считали своим долгом рассказать мне про Даррелла. Я говорил, что читал, что понравилось, но в конце концов мне это надоело, и я просто молчал и кивал. Почему-то от меня все ждали, что раз я мальчик и мне двенадцать лет, то я должен изучать лягушачьи икринки и интересоваться размножением богомолов. Объяснять взрослым, что в моем возрасте в XXI веке уже даже размножением людей не очень прилично интересоваться, я не решался.

Мама наотрез отказалась говорить папе, в какое именно место мы едем. Это был сюрприз.

– Я нашла чудесный дом! – повторяла она, убеждая то ли папу, то ли себя.

– Хоть на севере или на юге? – Папа не рассчитывал на ответ.

– Не знаю. А какая разница? – удивлялась мама, как будто теперь речь шла о переезде в соседний подъезд.

– А где нашла? – не отставал папа.

– У чудесной женщины! – восклицала мама, как будто эта характеристика давала хоть какую-то гарантию, что дом в принципе будет.

Конечно, для мамы север или юг острова – совсем не принципиально. Вот уже несколько дней она упаковывала вещи, из-за чего одна комната стала нежилой – в ней громоздились чемоданы, картонные коробки, сумки, скотч и еще много всего нужного. Например, пупырчатая пленка для тарелок и других ценных предметов. Сначала я, потом и папа с Симой подолгу застывали над куском пленки и щелкали пупырышками. Папа рассказывал, что раньше он все упаковки шоколадных коробок общелкивал. Маму же эти звуки раздражали, и она боялась, что мы отщелкаем весь рулон пленки.

Ее метод сборов не отличался логикой – она подходила к шкафу, сдергивала блузку или юбку и, проходя мимо «упаковочной» комнаты, забрасывала вещь туда. Точно так же она бросалась лекарствами, Симиными игрушками, полотенцами и один раз собиралась зашвырнуть в комнату утюг и гладильную доску. Когда из вещей собралась внушительная куча, мама села их разбирать – часть она собиралась взять с собой, часть упаковать в коробки и отправить на время ремонта на склад.

Можно сказать, что матери у нас больше не было – мы питались в кафе, перезнакомились со всеми курьерами по доставке пиццы, поскольку мама сидела на полу в комнате и перекладывала вещи из коробок в чемоданы и обратно. Отдельно у нее стоял пакет для мусора, в который она складывала сломанные игрушки, разбитые чашки и прочий хлам – с ее точки зрения, естественно.

– Почему мне никто не помогает? – восклицала она и съедала целую большую пиццу, которую мы с папой собирались разделить на двоих. Папа брался за столовый сервиз, но отвлекался на пленку, предаваясь воспоминаниям о том, как посуду упаковывали в газетную бумагу, газету же засовывали в обувь, чтобы не деформировалась, а бабушкин чемодан был обклеен картинками из журналов с внутренней стороны.

– А бабушкин торшер мы перевозили в ковре, – рассказывал папа. – Бабушка очень переживала, что его повредят при переезде, и согласилась только на ковер, который был снят со стены. Ковра ей было не жалко.