Счастливая жизнь для осиротевших носочков
Шрифт:
Лондон, 5 марта 2012 года
Дорогой Брюс!
Как ни странно, я по тебе скучаю. Кажется, я привыкла писать. Пользы от этого мало, но, быть может, однажды я откопаю где-нибудь этот дневник и с удовольствием перечитаю свои воспоминания. Особенно если к тому времени буду доживать свои дни в доме престарелых – в полном одиночестве, конечно, потому что никогда не рожу детей, а Оливер, учитывая его рабочий график и одержимость рыбой с жареным картофелем, уже давно будет мертв.
Как видишь, у меня не очень хорошо получается находить во всем положительную сторону.
Тебе наверняка интересно, поэтому расскажу: встреча Скарлетт прошла хорошо. Тот тип работает
Видимо, происходящее вызывает энтузиазм только у меня. Скарлетт осторожно говорит, что не хочет радоваться раньше времени. Мол, альбом может провалиться, а Origin Records – это не Universal. Маме, кажется, все равно. Она сказала Скарлетт, что у нее снова ничего не получится, и посоветовала найти нормальную работу.
Я скучаю по Скарлетт. Мы созваниваемся по скайпу по меньшей мере раз в неделю и регулярно списываемся. Скарлетт пишет сообщения типа: «Все, я подписала контракт!» или «Гарри хочет начать препродакшн в следующем месяце», «С микшированием закончили» и другую информацию, значение которой от меня порой ускользает. Мне тяжело осознавать, что в этот важный для Скарлетт этап она так далеко.
Помню, что подростком Скарлетт по выходным либо подрабатывала, чтобы оплатить уроки игры на гитаре, любо сидела в гараже и репетировала. Все эти годы ее ногти, часто окрашенные в черный или синий цвет, были коротко острижены, а подушечки пальцев – покрыты волдырями от струн. Иногда они даже кровили. Скарлетт не жаловалась, но под моим испуганным взглядом, морщась, дезинфицировала раны девяностоградусным спиртом.
Однажды я позвонила в гитарный магазинчик в Ист-Виллидж, номер которого нашла в телефонном справочнике, и спросила, как избежать травм. Потом отправила магазину чек, и мне прислали напальчники аж из Нью-Йорка. Скарлетт не хотела их надевать: ей нужно была чувствовать музыку. Она утверждала: стать музыкантом можно только через страдания.
Мама тогда много работала. Когда-то она начинала как переводчик эротических романов, а теперь специализировалась на переводе бухгалтерской и финансовой документации. Теперь, когда я думаю об этом, такой карьерный рост был, мягко говоря, странным. Мама днями и подчас ночами переводила счета и годовые отчеты с английского на французский. Это было не так весело, как переводить истории о злоключениях секретарш, влюблявшихся в боссов-миллиардеров с железобетонными кубиками пресса, но оплачивалось гораздо лучше. После того, как финансовое давление на маму уменьшилось, она стала уделять мне больше времени. Проверяла уроки, подбадривала, хвалила за оценки и в какой-то момент даже решила давать мне карманные деньги – три доллара в неделю. Она попросила не говорить об этом Скарлетт, из-за чего я чувствовала себя просто ужасно. Я была достаточно взрослой, чтобы понимать: правда причинит моей младшей сестре боль. Не из-за денег – Скарлетт всегда отличалась бескорыстностью, – а потому, что моя сестра, которой было наплевать на мнение всех окружающих, очень ценила и по сей день ценит мамино мнение.
Скарлетт начала зарабатывать очень рано. Она лгала о своем возрасте и бралась за любую работу, которая могла принести ей доллар-другой: работала в портовых барах, летом красила лодки, время от времени помогала родителям Эшли в саду и была на подхвате у местных фермеров, которые приезжали по субботам на рынок. Все ради единственной цели: оплачивать уроки игры на гитаре и однажды купить электрогитару, усилитель и, возможно, какую-нибудь одежду, которая будет ее собственной, а не ношенной мной. Все свои накопления Скарлетт хранила в ржавой коробке из-под печенья, которая стояла на полке. Чтобы компенсировать мамину несправедливость, я ждала, пока
– Почему у тебя такой вид? Что-то не так? – осторожно поинтересовалась я.
– Здесь намного больше, чем я думала.
– Ты, наверное, неправильно посчитала.
Скарлетт раздраженно покачала головой, но потом ее лицо просветлело, и, несмотря на темную подводку вокруг глаз и черную кожаную куртку, уставилась на меня с совершенно детским восторгом.
– Может, мама подложила тайком, – с надеждой предположила она.
Я не стала ее разубеждать.
Как только Скарлетт удалось собрать необходимую сумму, она купила себе электрогитару, которую заприметила еще полтора года назад в одном из магазинчиков в Провиденсе. Опробовав гитару, Скарлетт пообещала вернуться за ней. С тех пор она рассказывала мне об этой гитаре каждый день, называя «Звездой» и вспоминая о ней с нежностью, как о ребенке, который вскоре станет частью семьи. Одним субботним утром мы сели в автобус до Провиденса. Это был один из редких случаев, когда я видела Скарлетт напуганной или встревоженной. Она почти все время молчала, ее большие глаза сосредоточенно смотрели на пейзаж, проносившийся за окном. Она вела себя так, словно готовилась к встрече с любовью всей жизни.
Владелец магазина прекрасно помнил мою сестру.
– Значит, ты вернулась за той гитарой? – спросил он с добродушной улыбкой.
– Да. Вы же ее не продали?
Он рассмеялся и ушел в подсобку. Внезапно Скарлетт схватила меня за руку и крепко сжала. Казалось, ее переполняли эмоции, как, например, когда оказываешься на самой вершине американских горок или готовишься пойти к алтарю в день свадьбы.
Владелец магазина вернулся с гитарой. Она была темно-синей, блестела, как рождественский шар, а под струнами у нее мерцали серебристые стразы. Как сейчас вижу Скарлетт в тот момент. Она была уже не ребенком, но еще не взрослой женщиной, и казалась очень хрупкой в своей огромной кожаной куртке. Она была похожа на воробья. На ее лице застыло выражение застенчивости и почтения – совсем как тогда, когда она впервые прикоснулась к пианино в музыкальном классе. Первые несколько секунд она не двигалась. Потом отпустила меня, с бесконечной нежностью взяла гитару и вытянула перед собой. Владелец магазина молча наблюдал за ней, скрестив руки на груди. Его мягкая улыбка странно сочеталась с внешностью закоренелого байкера: выбритыми висками и длинными седыми волосами, собранными в хвост.
– Ну что? – заинтригованно спросила я после долгого молчания. – Она тебе все еще нравится?
Скарлетт осторожно кивнула, а потом недовольно скривила губы.
– Что случилось?
– Я ошиблась, – ответила она. – Это не Звезда. Ее зовут Феникс.
Владелец магазина подарил Скарлетт ремень с леопардовым принтом, чтобы повесить гитару на плечо, потом мы сели на автобус и поехали обратно в Квинстаун. Новенький усилитель лежал у Скарлетт в ногах, а Феникс, которую она обнимала с видом матери, покинувшей роддом, – на коленях.
С тех пор ее классическая гитара, бедняжка Гамильтон, пылилась под кроватью. Когда в следующий раз мы пошли в школу, Скарлетт вывесила на доске объявлений листовку, там говорилось, что Скарлетт набирает музыкантов к себе в группу и особенно ждет ударников и бас-гитаристов.
Всю субботу в гараже проходили прослушивания. Простые смертные, равнодушные к красоте экспериментальной музыки, воспринимали эти звуки как невыносимую какофонию, которая продолжалась с девяти утра до восьми вечера. Мама разозлилась из-за того, что не может работать, и посадила Скарлетт под домашний арест до самого совершеннолетия, а я, не в силах больше терпеть шум, села на велосипед и поехала на пляж.