Счастливчик
Шрифт:
Из-за сальностей по этому поводу он даже поругался на проводах со своим дружком Генкой.
Только мысли о Ленке, воспоминания о ней и надежда на будущее примиряли с тяжестью службы, отгоняли страхи, позволяли забыться.
Душу отводил Андрей в разговорах с «земелей». Земляки, да еще и из одного города! Это вам не два лаптя по карте! Да еще и в такой далекой враждебной стране. Так что такой «земеля» – это уже почти родственник. Что от родственника скрывать?
Серега рассказывал и о себе, не стесняясь открыть душу Андрею. А Андрей поделился своим. Вспоминал, как горячими ночами Ленка говорила слова любви, что только для него одного купила настольную лампу с зеленым абажуром и только для него включала ее, выставив на подоконник своей
– И хитрая же девчонка! – хмыкал Сергей. – Поди, догадайся, к чему свет-то зеленый! Надо запомнить!
– Эх, Серега! Умная, красивая, нет другой такой девушки для меня. Отвернется если – жить не захочу! – горячо вздыхал Андрей.
– Боюсь я, Серега. Дружок мой, Генка, знаешь, сколько девчонок переменил? Жуть. Он мне вот что говорил...
Серега вскидывал брови, и Андрей делился своей тревогой:
– Где-то вычитал Генка, что... как там, – Андрей морщился, вспоминая Генкины слова, – а, вот... что девушка, дающая до свадьбы задаток, потом раздает всем свой товар даром, – Андрей в отчаянии махал рукой, – а он, зараза, знает. Опытный. Говорит: «Распечатал девочку, так и знай – уже не остановится!». И подкалывает: «Сам ты сладенькое узнал? Что? Плохо? Больше не будешь? То-то! А ее на два года бросаешь одну. Она же живая, значит, очень скоро захочет». Мы с ним чуть не подрались. А теперь сам думаю и боюсь, а вдруг и правда?!
– Да ладно, чего ты начинаешь! – неуверенно успокаивал Серега.
– Разные девчонки бывают. Дождется! – и, подпалив, сделав две-три затяжки, передавал папиросу с анашой: – На, дерни. Успокаивает.
Тревога Андрея была вызвана еще и тем, что после первого полугода службы письма от Ленки стали приходить реже и реже. Родители писали об общих вопросах, о гражданской жизни. О Ленке – ни слова. Как-то раз мама в ответ на одно из сумасшедших писем Андрея сухо и скупо написала, что Лена очень занята учебой.
Чувствовалась неохотность этой приписки, и Андрей запсиховал. Огорчался, злился, ревновал и подозревал самое для себя худшее. В рейдах пер на рожон, старался быть впереди, ничего не боялся, кидался в самую гущу событий в надежде получить отпуск, попасть домой, узнать, что же происходит с Ленкой. И только через год узнал.
Случилось. Но не только то худшее, чего боялся Андрей и о чем каркал Генка, а еще страшнее.
Андрей получил письмо от Генки. Верный друг сообщил, что не писал оттого, что боялся : Андрей не поверит. Тем более что год назад из-за Ленки же и поругались. Но молчать больше не может.
Один из старшекурсников мединститута не только соблазнил Ленку, но и приобщил ее к наркотикам – посадил на иглу. Привыкание оказалось настолько быстрым, а зависимость настолько сильной, что через полгода Ленка дошла до состояния, при котором за очередную дозу ложилась под любого. А верный знак ее и Андреевой любви – лампа под зеленым абажуром – светит теперь любому, посвященному в Ленкину зависимость.
С болью в сердце, отказываясь верить, Андрей прочитал письмо, но сообщение о лампе убедило его бесповоротно в происшедшем.
Ни стреляться, ни вешаться Андрей не стал, хотя мысли об этом и приходили в его измученную голову, но Андрей недавно был свидетелем подобного случая.
Месяц назад из отпуска пришел красавец сержант Вовка Кривцов. Вернулся какой-то квелый, малоулыбчивый, в отличие от себя прошлого, неунывающего, пышущего здоровьем и уверенностью. Провожали его в отпуск всем батальоном. Раздобыли и привели в порядок форму, натащили солдатских значков отличия: «Отличник Советской армии», первый разряд классности, 1-я ступень ВСК, новенький гвардейский знак, «Парашютист-инструктор», Вовка надраил до солнечного блеска и без того новенькую медаль «За отвагу». В общем, новенькой копеечкой уезжал Вовка из части, а вернулся ржавой железякой.
Утром их разбудил бешеный рев старшины, зашедшего в ротную палатку проведать своих пацанов. Андрей подскочил с кровати и увидел на соседней койке скрючившегося под одеялами Вовку. Сначала Андрей даже не понял, что же произошло. И только когда кто-то из ребят забросил боковое полотнище наверх и откинул три одеяла, заглушившие выстрел и укрывшие пороховую вонь и гарь, все стало ясно.
Вовка лежал на правом боку. Колени подтянуты к груди, между ними зажат автомат, ствол которого засунут в рот. На подушке лежала пачка дешевых сигарет «Донские», поломанный спичечный коробок и помятый конверт. Андрей не мог оторвать глаз от головы сержанта, у которой напрочь отсутствовал затылок.
Потом Андрея долго таскали в особый отдел, выпытывали, почему он не среагировал на выстрел ночью, как будто Андрей был в палатке один и только он мог слышать этот выстрел. Отцепились от Андрея не очень охотно, видно, все же убедила их записка, оставленная Вовкой. Ту записку успели еще до прибытия особистов прочитать. Старшина вынул ее из конверта, пробежал взглядом, бросил на пол, процедив при этом непонятно кому обращенные слова: «Вот же сука...», и ушел в штаб. Кто-то из ребят поднял листок и прочитал вслух сакраментальные слова: «В моей смерти прошу винить Людмилу». Все стало ясным и понятным.
Теперь Андрей не мог себя представить на месте Вовки. Ночами долго не мог уснуть, даже после тяжелого рейда. Ворочался, распаляя себя воспоминаниями, мучался от предательства Ленки. Не мог себе представить, что она вот так просто может обнажить свое прекрасное тело на простыне перед любым мужиком, что кто-то, кроме него, может прикасаться губами к ее светлым горошинкам сосков, к нежной шее, гладить ее мягкое податливое тело и, наконец, входить в нее, вызывая прерывистые стоны, какие, казалось, мог только он, Андрей, вызвать у любимой. Оказывается, не только он. Андрей стискивал зубы, сжимал кулаки в бессильной ярости, но не к Ленке, нет, к тем, кто втянул во все это любимую. Он все простил ей, все, и продолжал служить, веря в то, что вернется, разгонит притон и – ах, как слепа любовь! – все-таки останется с Ленкой.
Плохо только, что к издерганной Афганистаном и анашой нервной системе вернулись с прежней силой старые страхи к скорпионам, которые он давил в себе.
Снилось Андрею, что бежит к нему навстречу по пустыне легкая, веселая, счастливая Ленка. Добежав, бросается на шею и крепко обнимает. Андрей, задыхаясь от счастья, целует ее в губы, а из губ девушки бьет его в лицо жало скорпионье. Андрей вскрикивает, но не просыпается...
Среди убитых душманов бродит Андрей, заглядывает в мертвые пыльные лица и вдруг видит: в засаленном халате и чалме лежит среди них... Генка. Бросается к нему Андрей, переворачивает на спину – вдруг жив еще? Чалма падает с головы Генки, и видно, что она доверху наполнена скорпионами, да два-три на бритой Генкиной макушке шевелятся. Один из них быстро начинает к руке Андрея подбираться. Он отдергивает руку, Генкина изжаленная голова падает, раскалывается, и из нее высыпается целый комок копошащихся скорпионов. И бежит Андрей прочь в пустыню, задыхаясь от жгучего раскаленного воздуха и ужаса...