Счастливчик
Шрифт:
Опираюсь обеими руками о края раковины, опускаю голову и просто стою.
Я в отчаянии, впервые в жизни в настоящей панике.
Когда в десять лет меня похитили враги дяди и заперли на двое суток в холодном гараже в одной пижаме, я испугался, дрожал, как осенний лист на ветру, чихал и сморкался в собственный рукав. Но даже тогда не паниковал -- знал, что меня найдут и спасут.
В четырнадцать я угнал флайер и разбил его в горах. Помню, как зацепился крылом, а затем падал и думал: ничего, я же везучий, все обойдется. Никакой паники, только
В пятнадцать мы с Лэсли отправились в поход, оторвались от охраны и забрались в пещеры, к которым нам строго-настрого запретили приближаться. Нас искали на огромной территории, а мы не могли выбраться, потому что случился обвал. Тогда Лэс трясся от страха, впадал в истерику и даже один раз плакал. А я? А я травил байки и убеждал его, что все это только временные трудности, всякое бывает, прорвемся. Паниковать? Было бы из-за чего.
Я попадал в тысячи сложных ситуаций, но всегда выходил из них с улыбкой. Но не из-за врожденной везучести и уж точно не благодаря собственному уму -- меня спасали. Не впадать в отчаяние и дождаться помощи -- единственное, что от меня требовалось.
Убежать из дома и понюхать настоящей жизни? Самостоятельности? Этого ты хотел? Получи. Получи сполна за все годы, когда ты трепал нервы родным и выходил сухим из воды. Получи!
Неужели Мэг правда думает, что я чем-то могу помочь Ди? Чем? Выкрасть ее, спрятать? В сумке у меня припрятан парализатор, а на прикроватной тумбочке набор отверток и кусок разобранного робота. С чем из этого наперевес я пойду спасать Дилайлу?
Попросить Изабеллу? А что мне предложить ей взамен? "Продай нас всех", -- пишет Маргарет, видимо, до конца не осознавая, что они уже принадлежат Изабелле и ее таинственному начальству. Нечего продавать. Люди на рудниках -- и так собственность наркокорпорации. Я уже сделал самую большую ставку в своей жизни -- роботы в обмен на жизни рабов. Что мне делать теперь? Отказаться от всего и попросить освободить одну лишь Ди?
Я... я не могу. Мэг боится, что Дилайла наложит на себя руки. А разве после этого она поступит иначе?
Поднимаю голову. Мне хочется ударить по зеркалу и разбить его. Хочу увидеть круги на его поверхности, осколки и кровь на своих руках... Но так и стою, смотря перед собой. Если разбить зеркало, его просто заменят, как это случилось с погнутой дверью. Это ничего не изменит, ни черта.
Открываю воду, плещу себе на лицо и выхожу из ванной, ничего так и не разбив.
***
Провожу день за компьютером. С каким-то остервенением печатаю на голографической клавиатуре, так, что несколько раз рука проходит насквозь, а пальцы бьются о стол (в жизни такого не было!).
Удаляю к чертовой матери все, что написал за прошедшую неделю. Начинаю программу с нуля. Пишу почти два часа, снова сношу. И заново.
На запястье надрывается коммуникатор, и я словно выныриваю из транса. Понятия не имею, сколько прошло времени.
– - Да, Гай?
– - отзываюсь, не переставая печатать.
Слышен
– - Лаки, ты где?
Если Изабелла меня потеряла, пусть проверит маячок и убедится, что никуда я не делся.
– - В комнате, -- отвечаю.
– - Где мне еще быть?
– - Ты время видел?
– - по-прежнему тихое, чтобы не услышали, но возмущенное.
– - Нет, а что?
– - не могу даже оторвать взгляд от экрана, пальцы продолжают летать над клавиатурой.
– - Ужин!
– - шипит Гай.
– - Мама уже трижды спрашивала. Сказала, что, если через пять минут тебя здесь не будет, она разорвет вашу сделку. Я побежал руки помыть и... Ой!
– - это я вскакиваю с громким ругательством, чем пугаю брата.
– - Спасибо!
– - благодарю уже на бегу.
– - Ты лучший!
Гай отключается, а я мчусь в столовую. Все верно, мы договаривались, что я могу пропускать обеды, когда занят, но на завтраки и ужины быть обязан. График ведь никто не отменял, график -- это святое и нерушимое.
Замедляюсь только у дверей столовой, вхожу спокойно. В помещении уже полно народу (наверное, я последний), но на раздаче еще небольшая очередь -- значит, успел. Гай -- умница.
Улыбаюсь как ни в чем не бывало и направляюсь к стойке. Замечаю, что брат выдыхает с облегчением, а Изабелла провожает пристальным взглядом.
– - Опаздываем?
– - Нина встречает меня улыбкой. Неужели их с Вилли все же не наказали?
– - Ага, -- киваю, потираю ладонью шею сзади.
– - Заработался.
– - Будильник ставь, -- рекомендует девушка.
– - Спасибо за совет, -- благодарю и думаю, что всенепременно этим советом воспользуюсь.
Изабелла встречает меня серьезным выражением лица, но молчит. Ждет.
Выдыхаю. Ладно, ждешь -- пожалуйста.
– - Извини, -- повинно опускаю глаза, -- я опоздал.
Мне кажется, она борется с собой, чтобы не накричать на меня.
– - Ничего, -- наконец произносит сухо.
– - Впредь постарайся этого не допускать.
Интенсивно киваю. Да, мэм! Так точно, мэм! Как скажете, мэм!
Только когда начинаю есть, понимаю, что действительно зверски голоден. Вымотался.
– - Как успехи?
– - точь-в-точь как вчера, спрашивает Изабелла через некоторое время, позволив мне утолить первый голод.
Помня о ее любви к правилам поведения за столом, заканчиваю жевать, промокаю губы салфеткой и только потом отвечаю:
– - Отлично. Есть значительный прорыв.
– - Правда?
– - светлая бровь приподнимается.
– - Правда, -- подтверждаю.
Ее взгляд становится оценивающим.
– - И когда же я увижу результат твоих трудов?
– - надо же, с интересом.
Ждет моего скорейшего фиаско, или это искреннее любопытство?
Постукиваю указательным пальцем правой руки по коммуникатору на запястье левой.
– - Я тебе позвоню, как определюсь со сроками.
– - Хорошо, -- милостиво разрешает Изабелла.