Счастливчики
Шрифт:
Никто больше не вызвался бы красить со мной дверь гаража. Не самое веселое занятие после школы.
– Лады. Увидимся позже. – Конор хлопает меня по затылку, и я устало киваю. Он идет прочь по коридору.
Я вздыхаю, захлопываю шкафчик, прислоняюсь к нему и закрываю глаза, пытаясь найти в себе силы дожить до конца дня.
Раньше в школе было не так, как сейчас, – абсолютная выматывающая пустота, заполненная белым шумом и голосом Конора. Раньше у меня были друзья. Девушка. Жизнь.
Я опаздываю на урок театрального мастерства.
Такие вот забавные вещи.
Учительница уже начала занятие и дико машет руками, торчащие во все стороны каштановые кудри развеваются вокруг головы. Типичная такая преподавательница театрального искусства, и я невольно смеюсь, наблюдая за ней. Девочка, сидящая чуть поодаль, наверное, слышит мой тупой смех, потому что смотрит на меня с кривой улыбкой.
Я никогда не видел ее раньше, но эта улыбка… от нее мое сердце тает. Не только потому, что мне больше никто не улыбается, но и потому, что в ней я чувствую ум и отклик – ого, кто-то меня понимает.
Редко я теперь ощущаю что-то подобное.
Глава 5
Мэй
Середина четвертого урока, а мне совершенно плевать. Преподаватель – полная ерунда. Машет руками у доски, и… дорогуша, вот чего б тебе не причесаться? Она балансирует на тонкой грани между стилем бомжа и хипстерским «я не мыл волосы пять дней». Автоматически достаю телефон, чтобы написать об этом Джордану, но спохватываюсь.
Стулья здесь очень неудобные и стоят слишком близко друг к другу, пусть мы и в театре. Считаете, кто-нибудь подумал, что это может стать проблемой? Ну и как выбраться отсюда, если что-то пойдет не так? Убежать невозможно.
Мои руки дрожат на коленях. В голове крутится мысль: а можно я просто встану и пойду домой, ну пожалуйста? День проходит так медленно и кажется таким бессмысленным. Пронзительный звонок; классные комнаты с узкими рядами сидений; оглушительный смех детей в коридорах – это слишком. У меня болит голова.
Уже хочу послать это подальше – класс, школу, все, – как в комнату влетает высокий, нескладный парень и плюхается неподалеку. Я оглядываюсь, и хотя он только что вошел, кажется, тоже успел оценить нашу учительницу, как оценил бы Джордан. Парень тихо смеется, а потом почему-то смотрит на меня, и я не могу удержаться от ответной улыбки. Все остальные здесь такие серьезные, я по-настоящему боялась, что буду единственной, кто не гундит «бла-бла-бла, театр, бла-бла-бла».
Смеющийся парень удивляется моей реакции, может, думает, что я потешаюсь над ним или что-то в этом роде. Мои щеки краснеют: что же я сделала не так? Последние одиннадцать месяцев я мало с кем общалась; Люси – практически мой духовный близнец,
Снова смотрю на колени, и в моей голове одновременно всплывают две мысли: «возвращение в школу – отстой, даже хуже, чем я думала» и «а этот смеющийся парень довольно милый».
Специально вожусь и покидаю класс после Смеющегося Парня, я и так уже достаточно опозорилась.
А когда выхожу в коридор, то врезаюсь в стену из плоти. Вздрагиваю. Сердце начинает колотиться. Хочется принять горячий душ и смыть с себя ощущение тела другого человека.
А потом, когда я вижу, в кого врезалась, меня мутит: Майлз Каталано. Мой бывший парень. Последний человек, которого бы я хотела сегодня увидеть, человек, которого я надеялась больше никогда не встретить, только, конечно, знала, что он ходит в эту дерьмовую школу, и я теперь тоже.
Его глаза расширяются, когда он меня узнает. Майлз застывает на полпути, и кто-то хлопает его по спине, подталкивая ближе ко мне.
Он совсем близко.
Проклятье!
– Ох. Боже. Привет. – Он смахивает с лица свои буйные кудри. – Боже. Мэй. Эй.
С другим человеком при иных обстоятельствах я бы от души насладилась этим потоком односложных предложений, но прямо сейчас мне хочется, чтобы Майлз заткнулся и отошел.
– Ага. – Делаю один шаг назад, потом другой. – Все-таки Мэй. Рада за твое зрение. Ладно, мне пора. – Разворачиваюсь, чтобы сбежать, но коридор буквально забит из-за всех ребят, которых впихнули сюда из Картера. Едва успеваю сделать шаг, как Майлз хватает меня за плечо.
– Мэй. Погоди.
От его голоса у меня мурашки по коже.
– Что?! – Снова смотрю на него, и мне плевать, что я выплевываю слово ему в лицо, что ору на него на ровном месте. Пусть просто меня отпустит.
Предупреди он кого-нибудь – кого угодно, – когда утром в день стрельбы гребаный Дэвид Эклс прошел мимо него по дороге в репетиционную, неся ту большую черную вещевую сумку! Майлз еще оторвался от своего шкафчика и подумал: «Странно, он же не в группе», но ничего не сделал. Бывший сам, рыдая, рассказал мне об этом моменте несколько дней спустя, в ночь похорон Джордана.
Я тут же с ним порвала. Сказала ему, что меня тошнит от одного его вида.
И вот тогда Майлз решил стать еще большим ублюдком. Прищурился и заявил, мол, я сама идиотка и повела себя намного хуже. Что он видел, как я разговаривала с Дэвидом Эклсом на вечеринке Адама Нейлсона в выходные перед стрельбой. Майлз утверждал, что мы сидели у бассейна, склонившись друг к другу, будто вели задушевную беседу.
Я так напилась в ту ночь; почти не помню, что произошло между нашим с Майлзом приездом к Адаму и моим пробуждением в собственной постели на следующее утро. Когда мы заявились на вечеринку, Майлз сбежал со своими друзьями по футболу, бросив меня одну. Я нашла на кухне Хим, которая кидала в себя шот за шотом, и присоединилась к ней. После этого – черная дыра. А я знаю: если подойти слишком близко к краю черной дыры, она затянет, и уже никогда из нее не выберешься.