Счастливо оставаться! (сборник)
Шрифт:
На крик наконец-то отреагировала Ираида Семеновна, разгонявшая в этот момент дым в кухне. Материнским глазам предстала ужасающая картина кровной мести. Причем дочь она видела со спины, а сына – во всей красе. Вовик, догадывающийся о том, что прошло достаточно времени, чтобы мать увидела кровавую расправу старшей над младшим, виртуозно доигрывал свою роль почти невинно убиенного.
– Ма-а-ма, – выл он. – Мамочка, спаси меня!
И мамочка, бросив на плите очередную порцию оладьев, торпедой вылетела из кухни, дабы прекратить кровопролитие.
– Бегу, сыночка! –
Оля обернулась на материнский крик и тут же получила затрещину такой силы, что русые кудри на ее голове подскочили от неожиданности.
Через мгновение, увидев кровь на лице дочери, Ираида Семеновна всплеснула руками и начала исступленно целовать раскрасневшееся личико.
– Доча, что с тобой? Кто это тебя, доча?
Ольга молчала.
Поняв, что вразумительного ответа от детей она не добьется, огорченная Ираида помогла сыну подняться и через секунду обратилась в самую высшую инстанцию из числа ей известных:
– Господи, Господи, ну почему у всех дети как дети?! А у меня? А у меня кто? Кто, Господи, у меня? Это дети? Нет, это не дети! Это звери! Волки это. Сволочи, а не дети. Ну за что это мне?! Ну за что?!
Ираида Семеновна, схватившись за голову, раскачивалась посреди двора. «Сволочи» выжидающе смотрели на мать, внимательно наблюдая за ее диалогом со Всевышним.
– Господи, и это дети? – продолжала Ираида.
Господь молчал. Во дворе было тихо.
– Господи, – запричитала она в очередной раз. – Как бы до старости дожить? Как дожить мне до старости с этими детьми? Ну разве доживешь с ними до старости? Ну, скажи мне, Господи, разве доживешь? Умру-у-у. Умру, ведь воды никто не подаст, – сделала Ираида Семеновна неожиданный вывод.
– Я подам, – с готовностью пообещал Вовик.
– Я… тте… подам! – очнулась Ираида. – Я счас тте подам, подавальщик! А ну марш в баню, кому сказала. И ты давай топай, – обратилась она к дочери. – Ишь, стоит, глаза вытаращила.
Ираида Семеновна потемнела лицом и, изогнувшись, схватилась за тапку:
– Они подадут! Они подадут, эти звери.
Ольга не стала дожидаться оглаживания тапкой и потрусила по дорожке к месту наказания. За свои неполные девять лет она хорошо изучила материнское свойство загораться как спичка и искрить, искрить, саму себя подзадоривая, растравливая и доводя до состояния полной невменяемости. Находясь в нем, Ираида Семеновна становилась скорой на расправу и в выражениях не стеснялась. Оля, выучившая их наизусть, пыталась избежать многократного повторения про то, какая она неблагодарная дочь, неряха, неслух, сопля зеленая, пацанка и гадина, и потому рванула к бане бегом.
– А ты чего стоишь? Ты чего стоишь, оболтус? Каин ты несчастный, прости Господи, чиганаш неуемный! – неистовствовала Ираида.
Вовик жил на свете меньше всех остальных, про Каина ничего не знал, ни о каком чиганаше не слышал, поэтому угрюмо переспросил:
– Почему это я камень?
– Какой еще камень? – оторопела мать.
– Не знаю я, какой камень, – гнул свою линию Вовка.
– Я вот тебе сейчас дам камень! Я тебе сейчас
Вместо камня в сына полетела тапка. Вовик увернулся и поспешил по знакомому маршруту.
– И чтоб я вас не видела! До самого вечера не видела. До утра! До…
Растрепанная Ираида удовлетворенно созерцала хлопнувшую в бане дверь и по инерции продолжала ворчать:
– И поделом! И поделом обоим. Вот только пусть попробуют у меня выйти.
Вовка высунулся в маленькое банное оконце и с почтением спросил сбавлявшую обороты мать:
– А в туалет?
– Никакой тебе туалет теперь, – злобно буркнула Ираида Семеновна. – Терпи.
О том же мальчика предупредила и старшая сестра, предусмотрительно дернувшая брата за ноги, отчего лохматая голова мальчика исчезла в оконце, а из бани послышался жестяной звон рухнувших шаек.
– Ты чего шумишь, Ираида? – донеслось до раскрасневшейся женщины.
Та обернулась на голос: в калитку входили муж и статная свекровь.
– Ой, Степа, – ласково пропела Ираида Семеновна, и лицо ее засветилось. – Здравствуйте, мама.
– Чего шумишь? – игриво переспросил муж, с удовольствием оглядывая пока еще молодое лицо Ираиды.
– Чего шумишь? Чего шумишь? – не менее игриво, а потому и крикливо-радостно заторопилась с ответом жена, старательно поправляя выбившиеся из пучка пряди. – Того и шумлю, что надо. Довели, бестолочи.
– Что-то у тебя Ираида на дворе горелым пахнет, – отметила свекровь. – Пожар тут у вас, что ли?
– Да нет, какой пожар! – весело произнесла невестка. – Оладьи опять спалила, пока тут с детьми разбиралась.
– Разобралась? – поинтересовалась Полина Михайловна.
– Я-то разобралась.
– А дети где? – Бабушке не терпелось увидеть внуков.
– В бане сидят. Наказанные.
Степан наконец-то подошел к жене и по-хозяйски притянул к себе. Ираида заалела. В смущении мужнины руки разомкнула и, любовно глядя в его загорелое лицо, спросила:
– Ты на обед, Степ? Или совсем?
– Совсем на обед я, Ирка.
– Так нет, Степ, обеда. Не ждала я тебя так рано.
– Готовь, супружница. Я не тороплюсь, – заверил Степан и направился к врытому посреди огорода небольшому деревянному столбу с алюминиевым рукомойником.
Местоположение этого столба в семье Звягиных стало притчей во языцех. Врытый много лет назад во время строительства нового дома, он явно утратил свою актуальность. Степан неоднократно пытался «вырыть его на хрен», но Ираида упиралась и процессу препятствовала с необыкновенным остервенением.
– Тебе он мешает? – сварливо наскакивала она на мужа.
– Так ведь, Ир, посреди двора – ни то ни се, – оправдывался застигнутый на месте преступления с лопатой в руках Степан Зиновьевич.
– Тебе – ни то ни се, – наскакивала Ираида, – а мне – то-се. Столько лет стоял! И пусть стоит себе, вдруг понадобится.
Нужды особой в нем не было, Степан Ираидиной привязанности к этому столбу не понимал, но трижды в гневе бросал лопату, так и не сумев добиться от жены разрешения на ликвидацию.