Счастливого плавания, «Шхуна ровесников»!
Шрифт:
И поднимаются каждый год к небу брезентовые стены палаточных городов — Пилигримска, Гринграда…
Часто в гостях у туапсинцев были и наши ребята.
Они участвовали во многих делах «пилигримов», во многих походах.
Мне хочется вспомнить один.
Поход, который туапсинцы посвятили годовщине Великого Октября.
Выехали мы на рассвете 6 ноября. До Лазаревской добрались на попутных машинах. Оттуда на рейсовом автобусе еще добрых тридцать километров.
Выгрузили рюкзаки, осмотрелись.
Шумела внизу
— Дожди в горах начались, — сказал Володя Черновол. — Но где наша не пропадала?
Предстояло идти к Главному Кавказскому хребту.
Дорога старая, давно забытая. Ходят по ней лишь лесники да охотники. А раньше, в годы Великой Отечественной войны, по ней доставляли оружие и боеприпасы защитникам Кавказа.
Громыхали здесь тяжелые, неповоротливые орудия, подпрыгивали в ящиках патроны.
Сейчас идем мы, «пилигримы» и «шхунатики», двадцать два человека.
Заночевали тут же, не сходя с дороги. Сойти и некуда — внизу обрыв с бешено клокочущей рекой, вверху — скалы. Поднимались весь следующий день. Лезли вперед, срезая углы и карабкаясь по глинистым склонам. Лишь к вечеру оказались у цели, на высоте Главного Кавказского хребта.
Вставал слева Фишт, в синей глубине громоздились белые вершины…
Долго стоять и любоваться видом на Кавказ не пришлось. Темнело быстро, а надо было нарезать папоротник для подстилки, собрать хворост, поставить палатки.
Жарко разгорелся огромный костер. Отбрасывал блики на лица мальчишек и девчонок…
Было Седьмое ноября. В честь праздника — салют. Галя Черновол вручает представителям разных городов — Новороссийска, Москвы, Ростова-на-Дону — по горсти каштанов.
Падают в огонь каштаны и взрываются, разбрасывая искры…
Но пора спать. Ведь завтра снова в путь…
С самого утра лил дождь. Мелкий и холодный, размыл дорогу. Мы свернули в лес, шли по нему чуть ли не весь день.
Потом — неприступный Грачев венец. Вздыбившиеся скалы, устремленные в небо. Внизу, за водоворотом туч — долина. Над пропастью вьется узкая, скользкая тропинка. В тумане легко ее потерять. Но мы выходим на горный хребет.
— Что за перевал? — спрашивают ребята у Володи Черновола.
— Безымянный, — отвечает он.
В пожухлой траве притаились окопы. Заржавленный штык. Пробитая осколками каска. Жестокие бои шли в этих местах.
Встает в тумане неясное очертание какого-то дома. Откуда он здесь? Размышлять не приходится. Спешим укрыться…
В охотничьем балагане, сколоченном из досок и фанеры, звучат смех и шутки.
«Пилигрим» Саша Дубинский, худощавый черноглазый парнишка, озабоченно настраивает подмокшую гитару.
— Споем что-нибудь? — предложила комиссар Галя, видя, как все чуточку приуныли. — «Шхуна», есть какая-нибудь идея?
— А ведь сегодня, вы знаете, день рождения Александры Николаевны Пахмутовой! — вспомнил Сережа Корнев. — Девятого ноября… (Еще бы «шхунатику»
Какой концерт был дан на перевале!
За всю свою долгую жизнь не слышали сосны и пихты столько песен!
Пели ребята задумчивую «Нежность», призывную «Орлята учатся летать», задиристую «Мальчиш-Кибальчиш»… Пели до хрипоты.
Костер потрескивал немного, стучал дождь по фанерной крыше… Все новые песни звучали над безымянным перевалом…
И вдруг комиссар тихо сказала:
— В день рождения принято делать подарки? Давайте подарим Александре Николаевне вот этот перевал!
— Как? — удивились ребята.
— Очень просто! У него же нет имени. Теперь будет называться перевал Александры Пахмутовой! Согласны?
Возражающих не было. И снова зазвенела Сашина гитара, и новые песни впередсмотрящего понеслись над горами.
Ребята пели, а я припомнил давний летний вечер, когда впервые услышал песню Пахмутовой. Было это в пионерском лагере на берегу Черного моря.
— Кино привезли! — орал босоногий малыш, мчась от ворот.
Там уже стоял грузовик, с которого киномеханик сгружал аппаратуру. Мальчишки столпились у машины, и каждый старался чем-то помочь механику, донести до кинобудки какой-нибудь ящик.
Мне досталась коробка с пленкой. Шагая по песчаной дорожке, я прочитал на белой этикетке название фильма: «По ту сторону». Тогда я еще не читал романа Виктора Кина и не знал, о чем фильм с таким непонятным названием.
Когда совсем стемнело, все отряды расселись на длинных деревянных скамейках, зажужжал киноаппарат и осветил полотняный экран.
Шел далекий двадцатый год. Разгар гражданской войны. Дальний Восток боролся с интервентами. И два паренька в качающемся на поворотах вагоне, два юных рыцаря Революции, пели:
Забота у нас такая, Забота наша простая, Жила бы страна родная И нету других забот…Проносились по берегу моря электрички, шарили лучи пограничных прожекторов, а из хриплого динамика неслось:
И снег, и ветер, И звезд ночной полет. Меня мое сердце В тревожную даль зовет…Стучал дождь по фанерной крыше охотничьего балагана, негромко звучали песни, а я вспоминал поездку в Москву, когда я заходил к впередсмотрящему по очень важному делу.
В просторной комнате — большой рояль, полным-полно книг, пластинок. Над раскрытой клавиатурой рояля — листки нотной бумаги, густо исчерканные маленькими значками.
Александра Николаевна расспрашивает меня о «Шхуне». Ей все очень интересно.