Счастливого Рождества!
Шрифт:
— Это умеет любой, кто хоть немного интересовался целительными свойствами массажа. Я и не догадывалась, что твое лицо было искажено болью, думала, что я тебе неприятна. Я чуть не попала в аварию, разозлившись. Извини меня, пожалуйста!..
— Теперь все в порядке, — ответил Джо и благодарно поглядел на девушку. — Мэри, пойдем немного погуляем, тебе надо успокоиться, перед тем как ты вернешься сюда. — Он взял Мэри за руку и повел ее к выходу, прекрасно ориентируясь в лабиринтах коридоров.
— Откуда ты все здесь знаешь? — спросила Мэри, когда они
— Мэри, дорогая! В этой больнице лежали мои родители, сначала отец, а следом за ним мать. Я очень хорошо знаю, что испытываешь, когда тяжело болеют близкие.
— Близкие… — повторила Мэри, — Это слово означает то, что тебя никогда не бросали, с тобой были всегда рядом. Близкие — опора в жизни тех, у кого никогда не рушился мир. Я иногда семью называю соединением молекул. Следуя этому названию, я — свободная молекула.
— Не говори так. Ты, слава богу, не знаешь, что такое терять родителей. Утрата отца означает начало сиротства, потерю беззаботности, смерть матери — одиночество и старость. Смерть полнее всего выражается словом «никогда». Ты никогда не сможешь уже ничего поправить в случае утраты отца. Только после смерти родителей начинаешь понимать, как часто мы бываем несправедливы, считая свои проблемы важнее всех остальных. Чувство вины появляется только тогда, когда сталкиваешься с утратой, но просить прощения уже не у кого. Мэри, забудь обиды, помни, что часы возле постели больного могут быть последними часами твоего общения с отцом.
Мэри слушала очень внимательно, не пропустив ни единого слова. Ей захотелось никогда не расставаться с этим добрым и искренним человеком. Они шагали по больничному скверу так, словно много лет были вместе и ничто не могло их разлучить.
— Джо, а как же ресторан? Ты же не можешь долго отсутствовать? — обеспокоенно спросила Мэри.
— Джузеппе заменит меня. Не каждый же день я отсутствую. Кроме того, он так тебя полюбил, что я начинаю уже ревновать, — засмеялся Джордж и обнял Мэри.
— Мне немного страшно, Джо! Я впервые буду сиделкой у такого больного человека, — доверительно прошептала Мэри. — Как мне себя вести?
— Главное — ничего не бояться. Во-первых, ты будешь не одна, во-вторых, сердце тебе подскажет, что надо делать, в-третьих, ты в любой момент сможешь вызвать меня, — ободряюще говорил Джо, держа Мэри за руки.
Они подошли к своим машинам, оказавшимися рядом.
— Интересно, о чем говорили наши «лошадки»? — пытаясь развеселить девушку, сказал Джордж. Мэри невольно улыбнулась, но тут же охнула: — Я же совсем забыла, — спохватилась она, — что мне нужна стерильная обувь!
— Не беспокойся. Я привезу тебе домашние тапочки. Они, пожалуй, удобнее всего.
Мэри кивнула, Джордж нежно поцеловал ее в щеку, завел мотор и умчался. Теперь одиночество не было столь тягостным: Джо вдохнул в Мэри уверенность и надежду на благополучный исход болезни отца. Она начала понимать, сколь необходим был для нее
— Помни, что я всегда с тобой, — напоследок сказал Джо, вручил Мэри тапочки и поехал на работу. Девушка помахала ему, глубоко вздохнула и зашагала к входу в больницу.
5
Медсестра приветливо встретила Мэри у входа в отделение, вручила ей ключ от раздевалки, где она должна была переодеться во все стерильное, и рассказала девушке, как ей пройти в палату, куда скоро должны перевести отца. Облаченная в больничный белый халат, Мэри была полна сил и мужества.
В палате никого еще не было. У нее было время разглядеть пульт для экстренного вызова врача, отметить про себя удобство кресла сиделки и только после всего этого обратить внимание на то, что вся палата имеет стеклянные стены и просматривается из любого участка коридора. Она увидела, как из лифта выкатили кровать с лежащим на ней человеком, укрытым белой простыней. Два санитара-латиноамериканца и шагающая рядом с катящейся кроватью медсестра направлялись в сторону Мэри. Сообразив, что везут отца, она занервничала. Двери распахнулись, и кровать с лежащим на ней Николасом поставили рядом с пультом. Мэри следила только за перемещением белого пятна простыни: больше она ничего не видела и не слышала. Медсестра установила капельницу и тронула девушку за рукав:
— Не волнуйтесь, все нормально, — мягко сказала она. — Я буду находиться недалеко.
— Я уже не волнуюсь. Скажите, что мне надо делать в первую очередь? — Мэри сосредоточенно смотрела на медсестру.
— Сейчас больной спит, и ваша задача следить за раствором, который поступает из капельницы в вену, — начала пояснять сестра. — У меня на пульте контрольный таймер, но все может случиться. Вы должны следить за тем, чтобы раствор не достиг красной отметки. Необходимо пополнять сосуд с раствором. Капельница будет стоять еще двенадцать часов. За эти двенадцать часов к вашему отцу должны вернуться почти все силы. Второе, что вы не должны забывать ни в коем случае, — строго продолжала она, — больному нельзя давать пить. Может возникнуть самопроизвольная рвота, а это означает самое худшее. Можете только влажным тампоном смачивать губы. Я периодически буду вас навешать.
Сестра вышла и тихо прикрыла дверь, Мэри осталась с отцом. Она подкатила кресло сиделки к изголовью и стала пристально следить за дыханием отца, вглядываясь в его лицо, ловя каждый его вздох. Напряжение первых минут утихло: вдох, выдох, вдох, выдох. Она дышала синхронно с ним. Ей казалось, что датчики фиксируют ее собственное дыхание. Мэри внимательно следила за раствором. Усталости она не чувствовала, но знала, что силы надо экономить. Отец очнулся и, не открывая глаз, застонал. Мэри положила руку на его лоб.