Счастливый брак
Шрифт:
Перебежав Шестую авеню вслед за Маргарет, он молча пристроился рядом. Энрике не знал, что говорить, и чувствовал себя загнанным в угол. Он выбирал между несколькими репликами, начиная с «Я еще как тебя боюсь», но слово «боязнь» не соответствовало его поведению, потому что вместо того, чтобы сбежать, он делал все возможное, чтобы быть с ней. Он мог настаивать, что Фил, Бернард и Сэм хотят ее, но зачем убеждать женщину, что она нравится мужчинам более привлекательным, чем он, — по крайней мере двое из них были такими. Что, если в конце концов она с ним согласится? С другой стороны, если он согласится с ней, что его соперники вовсе не соперники, что они ею не увлечены, вряд ли такой поворот будет ей приятен.
Казалось, она была довольна,
— Нет, так будет быстрее, — кивая в сторону Гроув.
Маргарет нахмурилась.
— Разве? — сказала она. — Мне казалось, что этот путь короче.
Во время их предрассветного завтрака в «Сандолино» он делал вид, что соглашается с ней даже в тех случаях, когда точно знал, что она неправа, как, например, с двумя школами № 173. На сей раз Энрике возразил, хотя ему совсем не хотелось ее обижать, и он чувствовал, что она гордилась своим умением ориентироваться. Качнув головой в мягком, но уверенном «нет», он воздержался от словесной дискуссии. Немного поразмыслив, Маргарет пожала плечами, словно признавая его правоту, и все равно шагнула в неправильном направлении, в сторону Кристофер-стрит. Ее безмолвное несогласие, которое подспудно заставляло его либо следовать по ее пути, либо идти одному короткой дорогой, было настолько мощным и самонадеянно-изящным, что вместо того, чтобы рассердиться, Энрике еще сильнее ощутил, что эта женщина ему не по зубам. Растерянный, он покорно пошел за ней. Дойдя до Седьмой, они вынуждены были повернуть к центру, и стало очевидно, что Гроув — более короткая дорога. Энрике ожидал, что Маргарет признает ошибку, и, когда этого не произошло, не смог удержаться, чтобы демонстративно не взглянуть на указатель улицы, а потом на нее. Она поняла, потому что, усмехнувшись, тоном из серии «ну-я-же-тебе-говорила» заметила: «По Гроув было бы гораздо короче». Окончательно сбитый с толку, Энрике не мог понять: почему она так довольна тем, что оказалась неправа?
Улыбнувшись в ответ — а что ему оставалось? — на ее веселую капитуляцию, он сказал: «Да», и, решив проявить благородную снисходительность, добавил:
— Не такая уж большая разница, но все-таки короче.
Маргарет мелодично рассмеялась:
— О, намного короче. Надо было идти той дорогой.
Раз уж ей захотелось быть такой самокритичной, Энрике, пожав плечами, заметил:
— Ну да, в декабре каждый лишний шаг имеет значение.
По какой-то непонятной для него причине эта реплика, казалось, произвела на нее впечатление. Она придвинулась ближе, черное плечо дутой куртки с шелестом чиркнуло о его зеленое армейское пальто. Несмотря на несколько слоев материала, каким-то образом его коже передалось приятное ощущение прикосновения. Маргарет вновь принялась оживленно болтать:
— Не знаю, это глупость, но Корнелл меня довел. Теперь я ненавижу холод. До того как я уехала учиться, не помню, чтобы меня это так раздражало. Но теперь! Как только температура падает ниже десяти — б-р-р-рр! — Поежившись, она еще раз прошелестела о его плечо.
Энрике знал, что на его месте Джеймс Бонд воспринял бы подобную демонстрацию дискомфорта как сигнал к действию: обнял бы за плечи, якобы намереваясь согреть. Но Энрике хватило лишь на маневр, цель которого оставалась непонятной ему самому: он наклонился к ней, так что ее куртка и его пальто терлись друг о друга гораздо чаще на том коротком отрезке в полквартала, который им оставалось пройти до входа в «Баффало Родхаус».
Войдя в ресторан, Энрике был возбужден и насторожен, словно они прибыли на парижский бал из какого-нибудь романа Бальзака и сейчас искушенная и придирчивая великосветская публика примется оценивать новую пару. Энрике очень гордился своей спутницей. Правда, он бы не удивился, если бы официантка (отнюдь не такая
Его тело и душу вдруг заполнила удивительная смесь покоя и возбуждения, и он осознал, что в последнее время жил терзаемый болью, которая не была, как он думал раньше, исключительно сексуальной природы. Отремонтированную квартиру на пятом этаже никак нельзя было назвать холодным чердаком, своей худобой он был обязан главным образом не голоду, а кофе и «Кэмелу» — и даже когда кофе уже готов был политься у него из ушей, он сомневался, что его роман войдет в историю наравне с «Красным и черным», — но он так же остро страдал от одиночества, как честолюбивые молодые персонажи «Воспитания чувств», «Утраченных иллюзий» и «Творчества»[30]. Как и у этих романтических героев, его изголодавшееся сердце жаждало душевного тепла, понимания и любви. Эта девушка, с ее изумленными губами, сверкающими самоцветами глаз, готовая слушать, что он скажет, была так прелестна, удовольствие просто быть в ее обществе было так велико, что едва не заслонило собой входившее в условия игры мужское обязательство соблазнить ее. Глядя, как она высвобождает из куртки изящные узкие плечи, слушая, как просит официантку принести ей сухой вермут (какой взрослый и утонченный заказ!), наблюдая ее легкость, естественность и уверенность, он не переставал думать: «Черт возьми, я не ее долбаного круга».
— Я буду… — начал он и понял, что понятия не имеет, что он будет. Он вяло подумал, не заказать ли виски или пиво, но это больше подходило для мальчишника. Может, ему следует заказать вино? О том, как мужчина должен вести себя на свидании, он знал только из книг, но эти правила относились к параллельной вселенной и не годились для них с Маргарет.
— Ты вовсе не обязан пить, — даже неверно прочитав его мысли, она дала полезный совет и засмеялась: — Не возражаю, чтобы ты остался трезвым.
Энрике тоже засмеялся: в слове «трезвый», особенно применительно к нему, было что-то абсурдное.
— Я выпью колы, — наконец сказал он, и официантка удалилась, бросив на него, как показалось Энрике, презрительный взгляд.
Дав Энрике возможность честно заказать, что он хотел, Маргарет, судя по всему, была шокирована его выбором.
— Колу! — повторила она.
— О’кей, — сказал повеселевший Энрике. — Выпью чего-нибудь крепкого.
— Нет-нет. Я просто завидую. Не пила колу с тех пор, как окончила университет, — сказала Маргарет и задумчиво добавила: — Ах да, ты еще такой юный, что мог бы учиться в университете.
Казалось, ее это беспокоило. Энрике считал, что три с половиной года разницы между ними вообще не имеют никакого значения. Маргарет была на шесть лет моложе Сильвии.
— Не забывай, я ушел из дому в шестнадцать. Я живу самостоятельно так же долго, как ты, — заметил Энрике, понимая, что это ничего не значит. Факты были на его стороне; но Маргарет определенно была более зрелой, спокойной и непринужденной.
— Не могу поверить, что ты ушел из дому почти ребенком. — В ее голосе читалось сочувствие, а не одобрение, с которым сверстники выслушивали его послужной список: бросил школу, ушел из дому, сошелся с двадцатипятилетней женщиной. Почти все мужчины говорили «Круто!», девушки — «Ого! Ты молодец!». Маргарет продолжала, желая выказать заботу: