Счастливый брак
Шрифт:
Энрике вторично доверился религиозному еврею, на этот раз в магазине «В&Н», где Маргарет покупала все фотопринадлежности. Он долго и подробно обсуждал, что ей купить, с молодым продавцом, выглядевшим старше своих лет из-за окладистой бороды. Его бледные пухлые щеки слегка дрожали, когда он предлагал Энрике то, что, по его мнению, являлось потрясающим подарком для серьезного фотографа. Это была камера «Роллейфлекс» выпуска 50-х годов. От черной металлической коробки с вмятинами веяло духом и мощью эпохи Второй мировой, романтичного, по мнению Энрике, времени. Набожный продавец объяснил, что у этого «Роллея» особые линзы тонкой шлифовки — лишь они
Энрике все это казалось чушью. Фотоаппараты были плодом современных технологий. Судя по опыту Энрике, технологии всегда шли вперед. Он не очень-то верил словам этого человека в черной шляпе, который со своими пейсами, сюртуком и талескотном сам выглядел как герой фильма о войне — только скорее «Печали и жалости»[32], чем «Большого побега»[33]. До тех пор пока Маргарет не развернула неуклюжий пакет, который Энрике старательно соорудил из подарочной бумаги, он ужасно боялся, что она высмеет его за доверчивость.
Но нет. На этот раз его не обманули. Не было ни насмешек, ни жалоб, что он так и не изучил ее вкус. Энрике встретил восхищенный и благодарный взгляд широко открытых глаз, за которым последовало «о боже мой, „Роллей“!», как если бы это было сокровище, которым она втайне давно мечтала обладать.
— Пух! — воскликнула Маргарет, называя его недавно выдуманным ею ласковым прозвищем. — Ты не должен был! — Ее глаза сияли. Она вскочила, встала на цыпочки и поцеловала его влажными прохладными губами.
Триумф. Реванш за унижение прошлого года. Несколько дней Энрике распирало от гордости. Правда, его слегка уязвило, что Маргарет нахмурилась, когда он спросил, почему она идет фотографировать с «Олимпусом», а не с легендарным «Роллейфлексом». «Ох, мне еще надо научиться им пользоваться», — ответила она. Вид у нее был тревожный, как у студента, которому предстоит сложная контрольная. В течение следующих недель он продолжал ходить за ней по пятам. Записалась ли она на курсы, которые, по ее словам, необходимо пройти, чтобы освоить «Роллей»? Хочет ли она, чтобы Энрике купил штатив, раз, по ее словам, он нужен для этой камеры? Почистила ли она линзы, если, как она утверждает, «В&Н» продал «Роллей», не восстановив их должным образом? Может быть, ему стоит отнести камеру обратно и пожаловаться? И так далее, и так далее. Он как мог старался ее поощрить, она же, казалось, воспринимала его расспросы как занудство.
Удивление Энрике переросло в раздражение, раздражение — в боль, но Маргарет так и не воспользовалась чудесным «Роллеем». Ни разу. Когда месяцев через восемь он припер ее к стенке, она сказала:
— Это такая головная боль. Нужно специально учиться, покупать всякие дополнительные штуки, восстанавливать линзы. Эх, — вздохнула она, — уж лучше я буду снимать своей старой «мыльницей».
К этому моменту они уже были женаты. Предполагалось, что ее привязанность к нему уже не подвергается сомнению, но отказ от подарка снова заставил Энрике втайне мучиться вопросом: что дает ей его любовь, кроме преданности и ласки домашнего животного? Какая ей от него польза? За что она должна его любить? Есть ли в ее чувствах что-то большее, чем просто биологическая потребность и буржуазный рефлекс?
Как-то раз, вскоре после разочарования с «Роллейфлексом», Энрике пошутил, что он — идеальный муж для хорошей еврейской
Когда они были уже умудренными опытом супругами, прожившими вместе целый год, Энрике сменил тактику. Он убедил себя, что такой прагматичной гедонистке, как Маргарет, нельзя дарить вещи, связанные с романтикой или искусством. Несколько раз он слышал, как она жалуется, что ей нужен блендер, потому что у старого сначала разбился стеклянный контейнер, а потом потерялась электрическая подставка. Он купил новый сверкающий «Остерайзер» и был уверен: уж на этот раз она будет довольна. Но то, что ему казалось беспроигрышным вариантом, обернулось катастрофой хуже двух предыдущих.
— Блендер? — возмутилась Маргарет. — Б-блендер? — повторила она в страшном смятении, что звучало слегка комично: она произносила «б-бл», словно дула в трубочку. — Ты подарил мне на день рождения б-блендер? Да ты просто сама романтичность! А что я получу в следующий раз? Электровафельницу?
Она ввернула ту же шутку в разговоре с Лили, которая сочла его подарок достаточно смешным, чтобы пересказать всю историю за праздничным столом, не постеснявшись присутствия Энрике. Он улыбался глуповатой добродушной улыбкой, но внутри у него все кипело — от стыда и желания придушить обеих девушек, чтобы их лица стали малиновыми, как смесь из свежих фруктов, которую Маргарет готовила в своем б-блендере.
Через год он предпринял очередную героическую попытку подарить ей что-нибудь, чего бы она себе никогда не купила. Во время их отдыха в доме его родителей в Мэне Маргарет вернулась к живописи. Она была польщена тем, что его отец искренне восторгался двумя ее пейзажами с видами скалистого побережья. Жажда творчества жила в ней и когда они вернулись в Нью-Йорк, поэтому Маргарет сняла часть помещения у женщины, с которой познакомилась на занятиях по рисунку. Побывав в однокомнатной мастерской высоко над Юнион-сквер, Энрике заметил, что Маргарет ставит одну картонную коробку на другую, поднимает крышку и использует эту конструкцию в качестве мольберта. Разве подобное восполнение дефицита могло ее не обрадовать? Энрике отправился в «Утрехт» на Четвертой авеню, где Маргарет покупала художественные материалы, и приобрел деревянный мольберт, дорогой, но ничуть не навороченный — полезный и красивый подарок.
Предчувствие неудачи овладело им, когда он вытаскивал свой презент из потайного места у пожарной лестницы. Какой-то другой, более проницательный Энрике из глубины подсознания нашептывал ему: никакой «полезный» подарок Маргарет не понравится. Лили и ее тогдашний приятель, кажется гей, пили за здоровье Маргарет шампанское и закусывали красной икрой из Канады. Услышав, как он вошел, все трое тут же обернулись: на лицах читалось жгучее любопытство. Прижав сложенный мольберт к плечу, как игрушечное деревянное ружье, Энрике наблюдал за их реакцией. Лили и ее друг приветственно подняли бокалы, чтобы выпить за его внимательность и щедрость. На мгновенно изменившемся лице Маргарет было такое выражение, словно он держал под руку другую женщину.