Счастливый Цезарь

Цветков Евгений

– Чего ж так вышло? Кто порушил?! – стал проявлять участие пивной друг. – Неужели сам?

– Отчасти сам. Отчасти – заботы, брат! Злые настойчивые твари!

Тут их разговор как-то в сторону вильнул неожиданную.

– У тебя, небось, жена молодая, – сказал пьяница-ангел.

– Откуда ты знаешь про мою жену? – подозрительное чувство возникло в душе Андрея Петровича.

– Я много чего знаю! – загадочно и самодовольно объявил алкаш. – А! ведь угадал, молодая и хороша собой. Она у тебя в душе на самом видном месте сидит. Извини, сразу заметно.

– А что толку, если нет между нами понимания настоящего, – грустно сказал Андрей Петрович. – Приглядишься

порой, и оторопь возьмет: черт знает, что она такое, это родное существо? Стихия! Стихия поглощающая.

– Это точно! – подтвердил ангел, – какая у человека жизнь, такая у него и баба: жизнь и баба – одна загадка!

В этом месте Андрей Петрович рассердился.

– Тебе, ангелу, хорошо рассуждать, – сказал он. – Ты не от мира сего, так что тебе наше человеческое горе нипочем. Ну не вспомнил задания, пожурят, как говорится, после и все дела. Так хоть знаешь, что было предназначение у тебя особое. А мне что делать, если никакой судьбы у меня вовсе не было и задания никакого: просто так родили и жил никак. Так что привлеки меня и вспоминать нечего. Просто так меня втолкнули в эту жизнь. Ни для чего! Детская мечта и морок юности, а предназначения не было и нет в моей жизни никакого, – тихо, но твердо сказал Андрей Петрович, и собеседник посуровел. – Разве я так бы теперь жил? – усмехнулся чиновник, – если бы это особенное, как ты говоришь, задание у меня было!? А я вот сколько себя помню, – ничего и не было особенного! Все, как у всех – посредственное! Разделяю судьбу поколения и эпохи. А только все равно вдруг, как накатит, – теперь он в свою очередь придвинулся и стал дышать в лицо пьянице, – как накатит тоска и тоже кажется, вроде чего сгубил, может быть, не исполнил! Что по-другому бы надо было… Вранье и мрак! Ничего не сгубил – нечего губить было: при рождении уже все было сгублено… разделили с самого начала мою особенность жизни.

Тут в разговор вступил доселе молчавший: “Что худого, – сказал он, – жить, как все люди живут. Страдания как раз и начинаются с отдельности судьбинской, когда для твоей роли жизнь не ставит спектакля. А на миру не только смерть, а и жить теплее… Другое дело, когда задание было, а не выполнил, – тут все отмазываться и начинают, мол, не было, не дали мне, заставили, как все существовать”.

– Не было у меня ничего! – стоял на своем Андрей Петрович. – Разве я так жил бы! Я человек государственный – понимаю, что такое особое задание! Может, когда как все, и легче, надежней, да только особое – оно возвышает. Я бы сразу почувствовал.

– Если б была у меня такая роль, под нее надо новую пьесу жизни ставить, неужели бы я не заметил, как все вокруг меняется?..

Говорил Андрей Петрович, а не чувствовал успокоения. И чем сильней себя он убеждал, тем меньше сам себе верил, пока вдруг не стало и ему казаться, что и у него было задание особенное, и что жизнь свою он сам загубил, побоявшись, быть может, свое истинное предназначение разведать да исполнить…

– Нет! у меня никакого предназначения не было, – тем не менее горько гнул он свое.

– Про ангелов, положим, ты мало что знаешь, – очень неприязненно перебил его пьяница, – а про судьбу свою врешь! Чтобы не отвечать.

– Может и так, – вяло согласился Андрей Петрович, вновь отодвигаясь от скверного дыхания. – Ты мне лучше имя свое назови. Какое у тебя имя? – в упор спросил он пьяницу и тут же заметил, как странная в том произошла перемена.

– Зачем тебе мое имя? – очень даже сердито спросил пьяница.

– Не знаю, – честно признался Андрей Петрович.

– Чего тогда спрашиваешь? – совсем зло крикнул

ему пьяница.

Тут Андрей Петрович вроде как очнулся от наваждения. Вмиг рассмотрел грязный зальчик питейного заведения. Почуял кислую вонь и ощутил нечистоту духа. Поглядел он на рожу пьяницы пристально и диву дался, как это он мог в ней чего-то там высмотреть? Еще пристальней глянул – Господи! Да он чуть беса за духа светлого не взял. Хорошо еще вопроса главного не задал, а то и вовсе глумление могло выйти.

– А еще человеком никакой судьбы себя выставляешь! – меж тем орал пьяница, обращая на себя внимание. Окружающие одобрительно на него поглядывали и с неприязнью смотрели в сторону Андрея Петровича. – Да если хочешь знать, кто без судьбы, тот знаешь где парит?! Знаешь, какие в тебе таланты произрастали бы? Да когда судьбы больше нет, самая редкая способность в человеке гнездо вьет… А в тебе – какая редкая способность? – оглядел он Андрея Петровича злым глазом. – Зерна не сыщешь в этой куче! – совсем оскорбительно заключил мерзкий алкаш, как бы подзуживая Андрея Петровича, подстрекая к чему-нибудь гнусному в ответ. Однако Андрей Петрович сдержался. “Точно – бес!” – подумал он. – “Не надо с ним связываться”, – и отвернулся, соблюдая достоинство.

– Иди, иди, холоп эпохи! – тут же заорал алкаш, хотя Андрей Петрович еще никуда не двинулся. – Вон у тебя косая за плечами! В гроб иди! к червякам тебе и дорога!

Счастливые часов не наблюдают

Эх! поглядеть со стороны на эту убогость, на этих обрюзгших чиновников, алкаша-беса… Ну кто поверит, что эти двое, только что о судьбинском задании толковали – никто не поверит. Что и они были молоды и мечтали, и строили миры, созидали владения будущей жизни… Куда что ушло? Только груз развенчания и глухота немая, забвение – единственно что и осталось.

Кто поверит, что было, было! Никто!

Это все равно как про убийцу говорить, что и у него была мама, которая родила его. Не верится, хотя ведь точно была и, может, неплохая… Увы, поздно! И не имеет значения, было ль, иль не было – не воротить!

Ах! если бы заново прожить и жизнь иную!

Тут и подошел третий.

– Я извиняюсь, – произнес он, дружелюбно рассматривая Андрея Петровича, и пьяница тут же смолк. – Не смог удержаться. Интересный очень у вас разговор…

Андрей Петрович, только что обманувшийся, замкнулся в себе, и подошедший это почувствовал.

– Я чего стучусь, пояснил он по-простецки. – Вы, я понимаю, спасение ищете, от смерти? (У Андрея Петровича чуть дрогнул зрачок.) Это правильно, у вас еще есть время, – окинул его взором незнакомец. – Так что вам – не жалеть других, а побыстрее к спасению бежать.

– Как бежать-то? – невольно вырвалось у Андрея Петровича.

– От смерти при жизни только счастье спасает, – сказал незнакомец, лицо которого ровным счетом ничего и никого не выражало.

“Очень загадочно, – подумал Андрей Петрович. – Всякий человек обыкновенно за внешностью своей прячется, а у этого за внешностью никого нет, пустота!

– Верно! – обрадовано подтвердил пьяница. – Счастливые часов – не наблюдают! Для них время по-другому течет!

– Что такое счастье? – устало перебил пьяницу Андрей Петрович, на что человек с внешностью, за которой ничего не стояло тут же словоохотливо откликнулся.

– Счастье – это близость: любовная близость, – дообъяснил он. – Потому что какое может быть счастье в близости, к примеру, расчетливой или по насилию. Другое дело, что для бессмертия и близость требуется с чем-нибудь длительным…