Счастливый доллар
Шрифт:
Второй конверт был толще первого. Проступали четкие очертания пачек.
– Видишь, я честно играю. Бери-бери. И убирайся к чертовой бабушке. Второй раз я не промахнусь. Так что… беги, Лола, беги.
– Сама беги.
Она только рассмеялась.
Она сидела за столиком и смотрела вслед, не делая попыток подняться и пойти за Семеном. Но взгляд ее мешал дышать спокойно. И Семен, сам того не желая, ускорил шаг.
Он не бежит. Он отступает. Он лишь хочет убедиться, что с Агнешкой все в порядке. Не следовало ее брать
И что делать?
Агнешка сидела на лавочке у машины, ела эскимо и болтала о чем-то с седоватым улыбчивым типом в синей рабочей куртке. Рядом с лавочкой дремала на солнце беспородная псинка в красном ошейнике, а на коленях типа лежал свернутый вчетверо поводок. Тоже красненький.
Спокойно. Всего лишь человек. Случайный. С собачкой. Если подозревать всех, то и свихнуться недолго. Но лучше быть свихнувшимся и живым, чем нормальным и мертвым.
Псинка при приближении Семена вскочила и зашлась истошным лаем. Хозяин ее дернулся было, но тут же расплылся в фальшивой улыбочке и сказал:
– Доброго дня.
– И вам. Агнешка, идем.
Она кивнула, вскочила, неловко толкнув сидящего рядом, уронила эскимо, ударилась в извинения и объяснения. Тип замахал руками, возражая, щебеча что-то невнятно. Собака завыла, забившись под лавку.
Безумие.
– Агнешка, уходим. Быстро.
Семен схватил ее за руку, выдергивая из бестолкового разговора, который слишком уж затянулся. Рявкнул:
– Успокойся.
Едва сдержался, чтобы не пнуть визжащую тварь, которая, покинув убежище, теперь болталась под ногами, сердито порыкивая и примеряясь к брюкам.
А тип улыбается. Глаза у него пустые. И передние зубы золотом поблескивают.
Он вернулся глубокой ночью, Марина слышала, как хлопнула дверь, застонали половицы, и по полу метнулся ветер.
Марина съежилась и натянула плед на голову. Так и лежала дальше, прислушиваясь к происходящему в доме, умоляя кого-то безымянного о пощаде и в то же время надеясь, что безумный похититель заглянет.
Ей хотелось поговорить.
И еще убедиться, что он не передумал и не решил вдруг ее убить.
Шаг. Скрип. Вздох, где-то совсем рядом. Собственное дыхание сбивается, и сердце, запнувшись, вдруг несется вскачь. Рука на пледе, горячая даже сквозь ткань. И ткань – единственная защита от него – исчезает.
– Привет.
Он почти растворился в темноте, только белый кругляш монеты поблескивает в пальцах.
– Ты ведь не спишь.
– Не сплю, – согласилась Марина.
– Скажи, почему все так?
– Как?
– Не знаю. – Он потеснил Марину и лег рядом. Пахнет дымом и еще чем-то очень неприятным, но не по'oтом. – Когда не думаешь, оно еще ладно. А стоит начать и… ты красивая.
Он же не собирается с ней… или собирается? А если так, то что делать Марине? Кричать? Сопротивляться? Тогда убьет. А Марина хочет жить. Значит…
Ему плохо? Может, ранен? Или умирает?
– У тебя руки холодные. Заболела? Я не привез лекарств, извини. Но завтра обязательно, сегодня же… знаешь, тошно, когда тот, кому веришь, предает. И как понять, на самом ли деле предал? Иногда единственное, что остается, – сидеть и ждать удара в спину.
Марина заставила себя обнять этого человека, провела ладонью по волосам – мокрые, как после дождя. И все тот же мерзостный запах щекочет ноздри.
Она коснулась губами горячего виска, прошептав:
– Все будет хорошо.
Скоро человек заснул – его дыхание выровнялось, а рука, лежащая на Маринином плече, соскользнула. Марина некоторое время просто лежала, подталкивая себя к побегу – дверь открыта, всего-то и надо, выйти из комнаты и дома, – а потом закрыла глаза и принялась считать овец.
Раз – белая овца над черным заборчиком.
Два – вторая овца.
Три… четыре… пять… вставай, дура, беги, пока шанс есть. Ты же этого ждала? Страшно. За забором чернота и пропасть, которая пожирает овец. И Марину сожрет, если она сунется.
Кто знает, вдруг это проверка такая. Вдруг он не спит, а…
Шесть. Семь.
Трусиха.
Нет. Дело не в трусости. Марина не знает, где она находится. А вдруг вокруг лес или там поля на многие километры? Вдруг входная дверь заперта? Или по двору волкодав гуляет? Много вариантов.
Кто не рискует…
…тот живет долго.
В конце концов, похититель не сделал ей ничего плохого. Он по-своему заботлив. И как знать, не разозлит ли его побег? Точно разозлит. Лучше подождать.
Восемь. Девять. Десятая овца, снежно-белая в облаке фаты, повисшем на крохотных рожках, повернула морду к Марине и, вывалив язык, заблеяла.
Дура кучерявая.
Седовласый долго смотрел вслед автомобилю, после, взяв сонную собачку на руки, заковылял прочь. Он насвистывал под нос веселую песенку, чесал псину за ухом и не обращал внимания на красивую девушку, увязавшуюся следом.
И только добравшись до переулка – желтые стены, высокие окна с пыльной геранью, – соизволил обернуться.
– Ну? Сделала? Умница, девочка. Всегда была умницей. Антошку жаль, но… что поделаешь. Безумец. Лечить бы его, но как? В нашей ситуации к докторам лучше не приближаться. На вот Блоха.
Варенька взяла собачку, которая в момент растеряла сонливость, завертелась, заскулила, а поняв, что вывернуться из цепких девичьих рук не выйдет, оскалилась.
– Ну-ну, не балуй, – седовласый шлепнул собаку по носу. – Ишь ты, вздумал… так ты считаешь, будто этот твой детективчик деньги подчистил? Или решила моими ручками свои проблемки порешать?