Счастливый слон
Шрифт:
– Так Лиза, конечно же. Это же подражания. Вот это, – она протянула руку к одной из картин. – Типичные малые голландцы. – Видите, все такое темное, нарочито тесное. Как будто электричества еще не изобрели. Тени – как от свечи. Вон то – это русская академическая школа, Х!Х век, реализм, а это под итальянцев написано. Романтический пейзаж. Естественно, что вы их узнаете.
– Простите, Маш, я не поняла, так это копии?
– Да нет же. Это ученические работы. Он им, наверное, давал задания – напишите в такой-то манере, или в такой-то. Стандартное упражнение. Я не думаю, что это можно считать плагиатом, и уж тем более – копией. Честная работа, только в определенном стиле.
– Надо же. Вот
– Да конечно. Вон та и вон та, например. Видите – совсем другая манера, гораздо более современная. Все резче, смелее, и прописано не так тщательно. Мазки крупные, палетным ножом, а то и пальцами. Мне, если честно, классическая, академическая манера нравится больше.
– Мне, если честно, тоже. Давайте мы с вами и тех и тех поровну вывесим. У нас теперь выбор-то огромный, все, как у больших.
– Лиза, а что с ценами? Какие мы будем цены ставить?
– Ох, Маша, это всегда такой мучительный вопрос. Давайте поставим умеренные и поглядим, что выйдет. Или, лучше, прикинем для себя, на картинах ничего писать не будем, и посмотрим на интерес публики.
В знак признательности я пригласила Николая Михайловича в ресторан. Старик с удовольствием согласился, и мы провели исключительно приятный вечер за беседами об искусстве. Слушать его было страшно интересно – он был ходячей энциклопедией, при этом горячо любил в свое дело, а мое неподдельное любопытство еще больше подогревало его. За этим ужином последовал другой, потом еще один, а потом это стало почти доброй традицией.
Николай Михайлович, как и полагается настоящему коллекционеру, был одинок и действительно жил совсем недалеко от галереи. Так что, когда у меня намечался свободный вечер – это теперь бывало не каждый день, потому что работа требовала от меня активного участия в светской жизни а ведь еще был и Сашка, но раза два в неделю я все же оказывалась предоставлена сама себе – так вот, в такие дни я, закончив работу, просто звонила ему и мы шли куда-нибудь вместе поужинать, совмещая приятное с полезным. Однажды я даже удостоилась приглашения в гости, а это, когда имеешь дело с коллекционером, по-настоящему большая честь и высокое доверие. Коллекция, как и следовало ожидать, оказалась блестящей, причем настолько, что это было ясно даже такой идиотке, как я.
С его подачи я приобрела несколько «настоящих», как он выразился, картин, и он же посодействовал мне в выгодной перепродаже одной из них.
– Если вы хотите, деточка, заниматься делом серьезно, то к вам должны ходить серьезные люди, – учил он меня. – А серьезные люди никуда не ходят просто так, на это у них нет времени. Значит, вы должны их заинтересовать. Эти ваши студенческие работы, может, и хороши на первое время, но вы должны расти, думать, искать что-то новенькое. А это новенькое, как вы понимаете, должно на самом деле быть старым, причем не абы каким. А чтобы такое найти, надо потрудиться. И делать это надо с умом, с умом.
Так Николай Михайлович ввел меня в мир антиквариата. Он не только объяснил мне, что настоящие деньги в этой области делаются именно на старых картинах – это-то было, в общем, и так понятно, но и рассказал, какие именно картины в цене сейчас и какие, скорее всего, будут завтра. А правильное предвидение грядущего спроса – залог успеха любого бизнеса в сфере искусства.
Про сам бизнес он тоже мне многое рассказал. Как устроен этот мир изнутри, откуда берутся и куда уходят картины, что делают грамотные галеристы, дилеры, аукционные дома и частные коллекционеры, из чего складывается цена картины, как прослеживается ее история, которую настоящие профессионалы со стажем называют аттрибуцией, а те, кто в деле недавно – «провенанс», где проводятся экспертизы
Иногда я задавалась вопросом – чего ради старик делает мне столько добра – ясно же, что я все равно не подымусь выше своего дилетантского уровня, и для меня все это не более, чем интересные игрушки. Ответ, конечно, напрашивался сам собой, но... Но гораздо удобнее было делать вид, что наши отношения основаны исключительно на общих увлечениях.
Именно Николай Михайлович впервые подал мне мысль, что картины конца прошлого, вернее, даже уже позапрошлого века гораздо выгоднее и интереснее покупать за границей. В аукционных домах и антикварных лавках Парижа, Вены, Амстердама и других европейских стран пока еще можно найти стоящие вещи за гораздо менее страшные деньги, чем в Москве. Причем вероятность купить подделку гораздо меньше. Похожие советы давала мне и Нэнси в своих посланиях. Более того, она даже рекомендовала обратить большее внимание на такие малоизученные города, как Прага и даже Братислава. В общем, по всему выходило, что мне надо собираться в Европу.
Сашка, с которым я поделилась этой мыслью, ее одобрил. Он вообще считал, что я в развитии своего дела топчусь на месте, занимаюсь какой-то мелочевкой, не оправдываю даже стоимости аренды, и мне давно пора менять масштаб в сторону роста. Мы с ним еще не начинали по-настоящему ссориться на эту тему, но тучи уже сгущались. Так что выход на международную арену и тут оказался как нельзя кстати.
– Тебе, небось, виза Шенгенская будет нужна? – спросил он в числе прочего, когда мы обсуждали технические (вернее, финансовые) детали поездки. – У тебя паспорт-то есть?
Паспорт у меня, естественно, был, потому что иначе как бы я приехала сюда полгода назад? (Мамочки, всего полгода, а кажется – целая жизнь прошла, да даже и не одна). Более того, в этом паспорте даже стояла действующая многократная Шенгенская виза, которую мы с Ником получили в одной из позапрошлых жизней, собираясь в Швейцарию по делам фирмы. То есть это Ник – по делам, а я просто так. Виза была пятилетней и срок ее еще не истек. Но этот паспорт, как и американский, был у меня на мужнину фамилию, то есть Будберг. А галерея, и все документы, и прочее, было оформлено на мою собственную фамилию, и я подумала, что если она не будет совпадать с фамилией в паспорте, то мало ли, какие сложности могут возникнуть... Я не стала объяснять Сашке все это, а просто ответила вопросом на вопрос.
– А долго это – паспорт сделать?
– Да ерунда, – отмахнулся он. – Позвони завтра моему помощнику, через неделю у тебя паспорт будет.
Я так и сделала. И действительно, через десять дней у меня на руках был новенький паспорт с новенькой же многократной Шенгенской визой, въезд через Австрию. Что характерно, и то, и другое было выписано на имя Елизаветы Дмитриевны Новинской.
Из первой своей поездки – в Вену – я не привезла ничего, кроме каталогов аукционных домов и ощущения, что мне нравится такая жизнь. Было очень здорово ходить по галереям и лавочкам, присматриваться, прицениваться, разговаривать с людьми не просто так, а «по делу». И неожиданно для самой себя вдруг осознавать, что ты, то есть я, действительно делаешь серьезное, настоящее дело, в котором даже что-то понимаешь. Еще я успела открыть счет в одном из венских банков – мне казалось, что при покупке картин (если до этого дойдет) удобнее будет расплачиваться не через русский, а через европейский банк, чеком. Я честно попыталась открыть служебный счет, на галерею, но это оказалось такой морокой, что я не стала связываться и сделала это, как частное лицо.