Счастливый слон
Шрифт:
Николай Михайлович оказался антикваром и коллекционером. Настоящим, не мне чета. Все-таки приятно, что интуиция меня не подвела, действительно ведь «из бывших». А с другой стороны —стыдоба-то какая – как я ему тут про мои картинки рассказывала. Эту последнюю мысль я озвучила, на что получила совершенно неожиданный ответ.
– Вы совершенно напрасно стесняетесь, Елизавета Дмитриевна. Напротив, мне очень понравилось, как вы рассказывали. Вы не пытались меня обмануть, чего я, если честно, тайно ожидал. Сейчас, знаете ли, это принято. А то, что ваши картины новые – так вы и сами,
– Ну, у меня и картин пока мало, загромождать нечем.
– Вот и не загромождайте. Картин в экспозиции не должно быть слишком много, они должны быть интересными и хорошо сочетаться. Кстати, этот ваш Исаев, который сын, – вполне неплохой художник. Лет через двадцать его картины могут оказаться в цене, если, конечно, повезет. Я, кстати, посмотрю – может быть, и возьму у вас парочку, как задел на будущее. Вы собираетесь как-нибудь его продвигать?
– Продвигать? Как это, Николай Михайлович? Простите, я совсем дилетант в этом деле.
– Ну как же? Вы галерист, значит, вы не только продаете картины, то есть берете их у художников на реализацию. Вам интересно, чтобы эти картины росли в цене. Для этого их нужно показывать, выставлять.
– Я же и выставляю?
– Нет, я имею в виду – организовывать большие выставки, за пределами своей галереи. Куда-нибудь возить, пропагандировать. Ну, кто сейчас знает вашего Исаева? А если художник неизвестен, так будь он хоть Бенуа, он все равно не вызовет большого интереса. Сперва выставки, потом аукционы... Так и выращивается спрос. Конечно, это все очень условно...
– Я понимаю. Николай Михайлович, простите мою навязчивость, но не могли бы вы рассказать мне об этом побольше? Так сказать – краткий курс молодого бойца? Если это не будет уж очень нахально с моей стороны...
– Да ну почему же, Елизавета Дмитриевна. Напротив, я с удовольствием. Живу я неподалеку, так что, если позволите, буду к вам заходить. А про Исаева вы подумайте. Мне кажется, там определенно есть некий потенциал.
Так у меня завязалось знакомство с ветераном искусства. Николай Михайлович сдержал слово и действительно впоследствии купил у меня несколько картин, но мой выигрыш от нашей встречи был несоизмеримо большим.
С помощью Николая Михайловича я разжилась не только знаниями, но, главное – полезными связями и контактами. Он представил и отрекомендовал меня своим знакомым из «бранжи», отчего приток картин в мою галерею заметно возрос.
Во вторую же нашу встречу – он зашел навестить меня в галерею на следующей неделе и удивился, что у меня не появилось новых работ. Тогда я и посетовала ему, что вот-де, будучи в деле совершенным новичком и вообще в Москве без году неделя, никого не знаю, связей нет, и где искать достойные работы, я не представляю.
– Ну, Елизавета Дмитриевна, голубушка, – улыбнулся Николай Михайлович. – Думаю, что тут я смогу вам немного помочь. Вот, запишите-ка телефончик.
Он вынул из кармана записную книжку в кожаном переплете и не спеша раскрыл
– Пишите. Кацаруба Григорий Петрович. Позвоните ему, опишите вашу ситуацию, скажите, что я рекомендовал. Думаю, он что-нибудь для вас придумает.
– Кто же он такой? И фамилия такая странная...
– Он-то? – усмехнулся Николай Михайлович. – Фамилия, конечно. Украинская фамилия, да. Но человек ценнейший. Во-первых, он преподает живопись в художественном училище девятьсот пятого года. Ну и еще работает в Грабаревском Центре. Вообще начинал-то он как художник, но, знаете, это дело такое. Не знаю, пишет ли он сейчас сам, но что касается картин... Вы бы знали, голубушка, в какие запасники он имеет доступ...
– Ну, Николай Михайлович, я боюсь, запасники мне и не потянуть...
– А вы не бойтесь, душечка, с запасниками и без вас есть, кому разобраться. Вы просто ему позвоните, а там видно будет.
Григорий Петрович, которому я позвонила в тот же день, был весьма деловым человеком. Когда я, отрекомендовавшись, изложила суть своей проблемы, он хмыкнул, коротко сказал: «Понял», и назначил мне встречу на завтра же.
Встретились мы, как и полагается по-московски, в ресторане. Григорий Петрович оказался здоровенным мужчиной-богатырем. Разговаривал он гулким басом и за обедом заказал графин водки.
Сделав заказ, мы от обмена любезностями перешли прямо к делу. Уяснив, что я не гонюсь за громкими именами и стариной, огромных денег тратить не могу и вообще толком не знаю, чего мне надо, кроме картин, и побольше, он задумчиво хмыкнул, но уже через минуту лицо его просияло.
– Точно! Знаю я, что вам нужно. Останетесь довольны. У меня есть работы ученические, летние, я им на лето задание даю, вот они и рисуют. Пейзажи на пленере, натюрморты, стилизованный жанр. Штук триста у меня их лежит, если не больше. Возьмете все оптом, сделаю скидку.
– Но это... Это картины, или так... упражнения?
– Да нормальные картины, я ж говорю – летние работы. Они ж стараются, я оценки ставлю. Ну, может, не на холсте, больше фанера, оргалит, да вам-то что? Я дешево отдам, а там уж сами будете смотреть, что вам подходит. Что не понравится – выкинете, в конце концов.
– А студенты не будут возражать?
– Чего? – он расхохотался. – Да они счастливы будут, что их работы кому-то пришлись. Я им отстегну по полтиннику, всего и разговору. Так как – берете? Я вам дело говорю.
Меня, конечно, терзали смутные сомнения, но, поскольку других вариантов было не больно-то много, я согласилась. Мы сговорились на трех тысячах, и через три дня Григорий Петрович лично подогнал к галерее, по его меткому выражению, «машину дров».
Несколько дней мы с Машей безвылазно разбирали свалившееся на нас богатство. К моему удивлению и облегчению, картины действительно оказались в большинстве своем очень пристойными. В основном это были пейзажи, хотя попадались и натюрморты, и жанровые сценки. Но написано все было очень старательно, и техника, как сказала Маша, была приличной. Странным образом, некоторые из картин мне неуловимо что-то напоминали. Когда я сказала об этом Маше, она засмеялась.