Над листвой, покрытой росой, как гусиной кожей,Осень в лодке плывёт, конопаченной огненным летом.Если б был я хотя бы чуть-чуть помоложе,Я ни капельки не загрустил бы об этом.Но грущу, что старость подкралась вечернею зорькой,Правда, в старости есть любопытная прелесть:Ощущать, как ликует душа под скорлупкою горькой,Словно в детстве далёком, мечтая, надеясь.Потому я течению жизни осенней послушен.Знаю, знаю, зима подойдёт незаметно —Поплыву, никомушеньки вовсе не нужен,К новым вёснам, к нескончаемым зимам и летам!2007
«В детстве любил я глядеть на закат…»
В детстве любил я глядеть
на закат,Сидя на берегу, подогнув колени,Не понимая ещё, что я сын и братЖуткой вселенской радости и лени.А когда закат становился багряно-свинцовИ когда, проголодавшись, я вспоминал о хлебе,Озеро к небу приподнимало своё лицоИ растворялась душа моя во всём, что мерцало на небе.Пахнул печкой домашней румяный небесный ломоть,Я с домашним в руке его сравнивал, мерил…И смотрел мне в глаза, улыбаясь, Господь,И сходил с облаков потихоньку на берег.2007
«Вырву нож из груди и…»
Вырву нож из груди и, захлёбываясь гортанной кровью,Скорчусь, обопрусь о край уползающего стола,И гляну на тебя с жестокостью и любовью,И палец к губам приложу: «Ты не делал зла».И ты, набрав воздуха в лёгкие, облегчённо вздохнёшь,Закуришь, опять поглядишь на меня недоверчиво.И носовым платком мою рану заткнёшьИ в милицию позвонишь: «Тут один… опрометчиво…»И приехавшая милиция в составленном с моих слов протоколеОтметит,Всё понимая и узаконивая мою ложь,Что была попыткаНа самоубийство по собственной воле,Что и подтверждают приятель и окровавленный нож.2007
«Утром проснёшься…»
Утром проснёшься — душа ещё где-то витает.Спустишь ноги с дивана, чтобы в тапки худые попасть,А душа тут как тут!И платочком своим обметает тапки стёртые,Чтоб свою надо мной не показывать власть,А смиренье, услужливость и почитанье,Восхищённого взгляда нежнейший вопрос,Так и жди, что прошепчет:«А ну почитай мне,Что ты за ночь, мой гений, в тетрадку занёс?»Ах, лукавица, ей ли не знать, сколько строчек,Словно на поле бранном безусых юнцов,Полегло?Восклицательных знаков, отточий,Рифм невиданных ране, в конце-то концов?!Искорёжено всё, словно груда металла.Только как не поднять в удивлении бровь:Вот же рифма — душа мне всю ночку шепталаГениально-бессмертное — кровь и любовь!2007
Герой
Если идти по дороге задом наперёд,То можно перейти в итоге речку немецкую вброд.Польшу перейти, Сталинград и поле, засеянное рожью,Дать левака мимо родной, незаметной в траве, деревушки,Детство вдруг вспомнить,И понуро шагать в Магадан по бездорожью.…Так вот и выросли глаза на зачесавшейся макушке.И всё как бы стало на место. И спешить никуда не надо.Приказы все приняты. Уже прокричала команда «Вперед!»И никогда уже героя затерявшегося не найдёт награда,А будет всё как раз наоборот.Героя смешают с грязью.«Да и какой герой он,Мальчишка семнадцати лет, отродье кулацкое, крот».И зашевелятся волосы, и зашуршат на макушке роем.Вот тогда он и пойдёт искать правду-матушку задом наперёд.2007
«Вспомнился мне…»
Вспомнился мне удивительно радостный май,Детство несытое, с утренним лёгким туманом.Только на старости лет я очнулся: это был райС правдой житейской и государственным обманом.Помню быков запряжённых, везущих детей в райцентр.Все мы, детишки, притихли — у каждого рубль в кармане.Это же счастье: не знать, что такое у. е. и цент,С робкой надеждой и верой спиной прислониться к державе.Сидя в телеге скрипящей, с галстуком выпятить грудь,А заодно прикрыть заштопанную мамой на рубашке прореху,Тем и отметить быками оттопанный путь,Тем и отметить державную поступь и веху.Счастье возможно,
когда беззащитен и малИ над тобой флаг багровый, как птица, витает.Счастье – что в детстве я многое не понимал,Горе – что в старости этого мне не хватает.2007
«Ветер ещё не проснулся…»
Ветер ещё не проснулся. Солнышко землю толкаетВ бок полегоньку: «Вставай!Глянь-ка, речушка твоя прямо в ладонь мне стекает,Так что давай не зевай!»Горы распрямили спины, вытянув длинные шеи,Смотрят за край горизонта, ветра пока не слыхать.Видимо, делят власть со штормовым суховеи,Дуть кому во все лёгкие, ну а кому вздыхать.Тишь. Тишина… Всем понятно, что через мгновеньеВетер задует, начнётся в мире такой ералаш:Землю обратно раскрутит, горы падут на колени.И на шедевр недописанный скатится мой карандаш.Вот и подуло! Но лёгким, ласковым ветром подуло.Солнце заулыбалось. Речка журчит у дерев.Горы взметнули вершины. Я лишь один сутулоСтрочки мусолю, зная: не получился шедевр.2008
«Лето спешно листает…»
Лето спешно листает прогретые солнцем страницыБыстротечного времени, мыслей о рае земном.И ушедшие мама, отец и друзей вереницыПредо мной, виноватым, винятся опять перед сном.И от этого горше на сердце. В заботах случайныхЯ вниманьем не баловал папу и маму живую мою.Чаще вот с головою поникшей, плечамиУ могилы стою, и опять же — так редко стою.Здесь мне как-то спокойней, как будто виднее.Друг Данильченко вспомнился.Знатным он был рыбаком.Честным был человеком. Кому же светлее,Мне иль им, запорошенным белым песком?Всем, наверно, несладко.Пустое – вздыхать и сердиться.Жизнь есть жизнь,В свой черёд кувыркнётся вверх дном.Станет чёрною-чёрной сожжённая солнцем страница,Станут белыми-белыми строчки о рае земном.2008
«Старая, почерневшая от времени…»
Старая, почерневшая от времени, лодка скользит по воде.Вёсла сырые помнят всех перевезённых поимённо.Помнит их всех каждый волосок у старика в бороде —Рад перевозчик любому, на всех он глядит влюблённо.Вроде бы как безработный, а нет ни секунды простоя.Словом, конвейер, текучка, времени нету зевнуть.Кто же несчастлив в итоге, если осенней листвоюНе заметает время жизненный старца путь?Вспомнить-то нечего — старец с самого дня рожденья.Вечность и та моложе, старше его лишь сны.Эк, если б воля его, занялся б рыбы уженьем,Знатные в этой речке водятся сазаны.Это он знает точно.Но обречённо, хмуроВновь окунает в воду вёсла, глядит во тьму.Вон она ждёт у берега, смерть, эта мудрая дура,Не прошептавшая на ухо тайну свою ему.2008
«Этому мальчику две тысячи восемь лет…»
Этому мальчику две тысячи восемь лет,Семь полных месяцев и двадцать четыре дня.Этот мальчик зажигает светИ прибавляет в лампе живого огня.Расширив глаза, затаив дыханье,Смотрит на лампу, на огонь и его колыханье.Томительно смотреть, как чужая душа трепещет.Близятся сумерки.Наступает дождливый вечер.Мальчик берёт лампу, выходит на прохладную улицу.Прохожие мимо бегут, от дождя проливного сутулятся,Холодно телу, душа где-то теплится в пятках.Обегают мальчика, надоел им мальчишка порядком,Пристаёт каждый вечер с одним и тем же вопросом:«Рожь будем сеять сегодня или всё же посеем просо?»Глупый мальчик, а может, больной, приставала,Сеять рожь по асфальту? Такого ещё не бывало.Да и лампа зачем ему?…Но случилось чудо!Утром двадцать пятого дня неизвестно откудаНа улицы вышли комбайны и занялись первым прокосом.Рожь колосится!Прохожие к мальчику с новым вопросом:– Кто посеял? Когда?Как успела заколоситься рожь?– Так ведь дождик же шёл, благодатный небесный дождь!2008