Щенки Земли
Шрифт:
Этот эллипсис предназначался Хаасту, прибывшему вместе с Кваем. X X. заговорил озадаченным голосом:
— Меня привело сюда одно лишь желание понять…
— Благодарение Небесам, генерал, за ваше прибытие, — вспыхнул Скиллиман, импровизируя холодность. — Еще немного, и.вы оказались бы перед лицом широкомасштабного бунта. Самое первое, что вы должны сделать перед тем, как мы с вами сможем обсудить настоящую опасность, — выдворить отсюда этих молодых людей, каждого в свою камеру.
Шесть «шестерок» прервали его криками протеста и объяснений, но все это бурное половодье покрывалось водопадом пронзительного красноречия
— Генерал, я предупреждаю вас — если вы не разъедините этих молодых конспираторов, каждого от каждого, безопасности лагеря «Архимед» будет угрожать серьезная опасность. Если вам дороги ваша карьера и доброе имя, последуйте моему совету!
Хааст издал только двусмысленное бормотание, но, видимо, сопроводил его знаком охранникам повиноваться Скиллиману. Протестующая шестерка была выведена из помещения.
— Думаю, — начал Хааст, — что за гору вы приняли кротовину. — Он сделал паузу, собираясь с мыслями, потому что выбрал неправильный тон. — Могу я предложить, генерал, перед тем, как мы обсудим этот вопрос немного позже, оставить Саккетти на попечение медицинского персонала? Есть… некоторые вещи, о которых… я хотел бы, чтобы он не слышал.
— Нет! У него есть причина просить об этом, Хааст. Решайте мою судьбу теперь и передо мной, или это может оказаться бессмысленной дискуссией. Я подозреваю его.
— Мне надоели подозрения! На повестке дня вопрос безопасности. Если уж вы позволяете этому трупу идти своим путем, то пусть он составит нам компанию наверх.
— Куда наверх? — спросил Хааст.
— Наверх — до сих пор вы достаточно часто позволяли мне туда подниматься. Почему препятствуете теперь?
— Препятствую? Я не препятствую! Я просто не понял.
— Я не хочу обсуждать этот вопрос здесь!
(Я даже сейчас не уверен, что в намерениях Скиллимана присутствовал интерес к тому, что сыграло столь решающее значение на этом непредвиденном пути. Ведь он наверняка не был предвиденным? Не было ли это просто доказательством того, что если бы у него был свой путь, путь вседозволенности, он не мог бы оказаться ничем другим?)
— Хорошо, — сказал Хааст, и в этой уступке прослушивался (еще отчетливее, чем обычно) его возраст. — Помогите Саккетти, — обратился он к охранникам. — И найдите для него какое-нибудь пальто. Или шерстяные одеяла. Там становится холодно.
Много раз за время этого длиннейшего путешествия меня затаскивали в один из наших лифтов. Мы вшестером (Усердный и еще два больших и сильных охранника потребовались для предотвращения моего побега) совершали восхождение в полном молчании, если не считать потрескивания у меня в ушах.
Когда мы вышли из кабины последнего лифта, Хааст сказал:
— А теперь вы действительно обязаны перестать таить свой секрет и объяснить, в чем дело. Что Луис делает такого страшного?
— Он пытается организовать мятеж, и он очень близок к успеху. Но это не то место, куда я хотел пойти. Было бы безопаснее… снаружи.
Охранники повели меня, каждый подхватив под мышки, по не покрытому коврами полу, через одну дверь, через другую,
Воздух!
И под ногами у меня, под моими шаркающими ступнями, не евклидова надежность бетона, а непривычная, совершенно неровная земля. Я не могу сказать, то ли громко зарыдал, то ли слезы сами потекли из моих слепых глаз, как не могу сказать, долго ли я стоял, прижавшись лицом к холодной скале. Я существовал помимо себя. Я чувствовал такой прилив счастья, какого никогда не испытывал за всю свою прежнюю жизнь: потому что это был настоящий воздух и несомненная скала того мира, из которого так много месяцев назад я был исторгнут.
Возможно, они говорили между собой несколько минут. Не могу теперь вспомнить, было это Хааста изумленное: «Что!», которое встряхнуло меня, или слишком сильный холод, или возврат ощущения опасности.
— Убейте его, — ровным голосом сказал Скиллиман. — Теперь вы не можете просить меня высказаться еще яснее.
— Убить его?
— Во время побега. Вы ведь видите, он повернулся к нам спиной. Он потерял одеяла в своем стремлении удрать. Вы уже были обязаны его застрелить. Эта сцена вполне в духе древнейших традиций.
Хааст, должно быть, выказал еще какую-то нерасположенность к его предложению, потому что Скиллиман продолжал давить:
— Убейте его. Вы должны. Я вам логически продемонстрировал, что продолжение его присутствия в лагере «Архимед» может иметь одно-единственное последствие. Его возрастающий интеллект скоро сделает невозможным для любого из нас быть совершенно уверенными в себе, когда мы окажемся в той паутине, которую он так умно плетет вокруг нас. Я говорил вам, о чем он болтал с ними сегодня — о побеге! Он говорил, что именно побег мог бы быть тем, что можно довести до конца, несмотря на то что мы подслушиваем все их планы! Вообразите, какое презрение он должен чувствовать к нам! Какую ненависть!
Я мог видеть в своем воображении голову Хааста, слабо покачивающуюся из стороны в сторону.
— Но… я не могу… я не смогу…
— Вы должны! Вы должны! Вы должны! Если не вы сами, тогда назначьте одного из охранников. Вызовите добровольца. Один из них пожелает помочь вам. Я уверен.
Усердный тут же с усердием предложил свою кандидатуру:
— Я, сэр?
— Отставить, вы! — сказал Хааст без единого признака слабости в голосе. Затем, униженно, Скиллима-ну: — Я не мог бы позволить ни одному из охранников… застрелить…
— Тогда воспользуйтесь вашим собственным пистолетом, сэр. Если вы не сделаете этого, и сейчас же, у вас никогда не будет уверенности, что вы уже не попали в его паутину. Вы создали этого Франкенштейнова монстра, вы и должны его ликвидировать.
— Я не могу сам. Я его знаю… слишком часто… и… Но вы? Если бы пистолет был в вашей руке?
— Дайте мне его! Я отвечу вам сразу же.
— Охранник, дайте доктору Скиллиману ваш пистолет.
В затянувшейся после этого объяснения тишине я поднялся и повернулся кругом, чтобы ощутить промозглую сырость ветра, дующего прямо в лицо.