Щенки Земли
Шрифт:
— Ну? Ну, Саккетти? Нет ли у вас чего-нибудь такого, о чем вам очень хотелось бы поговорить? Рифмованного двустишия в качестве наследия? О другой щеке? — В напряжении его голоса было что-то такое, что наводило на мысль о его не вполне безопасной посадке в седле своей воли.
— Я скажу. Я хочу поблагодарить вас. Так чудесно побывать здесь снова. Так невыразимо чудесно. Ветер. И еще… не будете ли вы так любезны сказать мне, это ночь… или день?
Ответом было молчание, а затем пистолетный выстрел. Другой. Всего семь.
Казалось, что после каждого мое счастье ограничивается кругом все нового
«Жив! — думал я. — Я жив!»
После седьмого было долгое-предолгое молчание. Затем Хааст сказал:
— Это ночь.
— Скиллиман?..
— Он расстрелял свои пули по звездам.
— Буквально?
— Да. Он, кажется, старался накрыть пояс Ориона.
— Не понимаю.
— Когда карты раскрылись, вы оказались недостаточно крупной мишенью, Луис, для его значительно более грандиозной злобы.
— А последняя пуля? Предпринял он?..
— Возможно, у него было такое намерение, но он так и не осмелился. Я выпустил последнюю пулю.
— Я все еще не понимаю.
Баритоном, немного низким от простуды, Хааст промурлыкал мелодию «Я лестницу построю в рай».
— Хааст, — сказал я, — вы?..
— Мордикей Вашингтон, — сказал он. Он положил мне на плечи оба упавшие одеяла. Я начал соображать.
— Мы поступим наилучшим образом, если спустимся вниз.
Элементы Исхода.
Хааст/Мордикей отвел меня в комнату как раз напротив старого театра, куда, когда я создавал свой Музей Фактов, поместили на хранение оборудование его Magnum Opus. Охранники проявили большую заботу об Усердном, чем об мне; Ус. громко протестовал и артачился, сопротивляясь их грубому с ним обращению.
Оборудование было поставлено точно так же, как в тот вечер большого фиаско (как я судил тогда об этом). Ус. и я заняли места соответственно Хааста и Мордикея. С ошеломляющей, благодарственной приостановкой всех логических рассуждений со всеми их силлогизмами, я дал возможность опутать себя проводами и закрепить их на мне. Должно быть, в этот момент до меня дошло или мне шепнули, к чему я готовился, и, должно быть, корил себя за последствия. Я помню появление пустоты после того, как щелкнул рубильник. Открыв глаза, я увидел…
И половиной моего изумления было именно это: я вижу!.. свое собственное тело, мешок болезней и старая плоть, очень близкая к мертвой. Это тело шевелилось; глаза были открыты — в темноту; руки поднялись к лицу; лицо провалилось в них.
Я глядел на свою плоть с почти обморочным восхищением. Могу ли я называть ее моей собственной? Или в большей своей части она все еще принадлежит Усердному?
Элементы Исхода, продолжение.
Мордикей объяснил, как в первые месяцы их пребывания в лагере «А» был изобретен некий код, с помощью которого заключенные могли связываться друг с другом тайно, не возбуждая подозрений. Вся их пустая «алхимическая» абракадабра представляла собой криптошифр, более сложный, чем египетское письмо, и запутанный частыми полетами свободной фантазии — статика в действии, — лучший способ увильнуть от компьютеров АНБ. Как только установился этот
Придя к этому выводу, Мордикей и его приятели пришли и ко всем последующим — какое бы они ни разработали устройство, оно должно обеспечивать запись и воспроизведение за один проход, т.е. это должен быть прибор для возвратно-поступательного перемещения разума. Что они должны быть в состоянии создать такой прибор при минимальном объеме реального экспериментирования под постоянным прикрытием жульничества с Magnum Opus; что его конструкция должна быть спроектирована таким образом, чтобы истинное назначение не смогли распознать инженеры-электронщики, которые будут вызваны для освидетельствования его безвредности; и что они должны добиться успеха при проведении с его помощью самой первой операции — это наиболее устрашающее доказательство могущества Паллидина, которое мне уже пришлось наблюдать.
(Немного иронии после факта. Я видел монтажную схему главного компонента возвратно-поступательного прибора, запрятанную в духе Эдгара По в беспорядке бумаг на письменном столе М. Это был тот набросок, который я обнаружил торчащим из «Книги расходов» Джорджа Вагнера — «Король» и пространственная многоголовая сеть.)
Элементы Исхода, окончание.
Это оказалось счастливой случайностью, что разум Хааста, внезапно обнаруживший себя в изношенном каркасе Мордикея, впал в такую паническую истерику, что произошла эмболия. Мордикей придерживается мнения, что его погубило осознание того, что он превратился в негра.
Подумать только, Хааст мертв уже многие месяцы, а я виделся с ним все это время! Проигрывая эти встречи в обратном порядке, я вижу, что многие изменения, которые я наблюдал в Хаасте, было бы можно прочесть, как намеки, но в целом это было чрезвычайно хорошо исполненное жульничество.
Но какова цель этого жульничества? Мордикей объясняет его необходимостью постепенного вхождения во власть, подчеркивая, что он мог овладевать опытом авторитетности Хааста лишь столь долго, сколько долго продолжал бы вести себя в манере, правдоподобно соответствующей манере поведения Хааста. Заключенный даже после того, как стал начальником тюрьмы!
Один за другим заключенные (Епископ, Сандеманн и т.д.) воспользовались возвратно-поступательным прибором для инфильтрации своего разума штату лагеря «А», беря для этого иногда членов медицинского персонала, иногда охранников в качестве «тел-заменителей». Одним из самых странных последствий моего сюда прибытия было то, что, показывая пример отказа от жестокости, я отговорил трех заключенных, Барра Мида в том числе, и они отказались от воскрешения. Каждый из них предпочел умереть собственной смертью, а не обрекать на нее кого-то другого.