Щенки. Проза 1930-50-х годов (сборник)
Шрифт:
Старший из работающих, широколицый парень с въевшейся в красную кожу копотью, молча водит визжащим напильником, стачивая бородку большого железного ключа, и передает его ученику. Тот сравнивает ключ с другим; порывшись в кармане, вынимает свой маленький напильник и подчищает.
Петька отходит от окна и не торопясь доходит до угла, а там, поколебавшись, сворачивает налево. Ни один из домов, кончающих улицу, ему не нужен. В каждом окне, кажется, теперь живут другие. Он ищет не глазами, у него сжимается сердце. Он поворачивается и ловит. Но ни одна из выходящих под дождь женщин, закутанных в платки, быстро перебегающих улицу в магазин в низку, шлепая галошами на босу ногу, – ни одно лицо и глаза не оставляют сомнений. Ему хотелось бы их изменить еще
Вечером горят фонари. Дождь дрожит на темных стеклах. Петька проходит по Разъезжей. Бледные щеки от сырого ветра нечувствительны и слегка румянятся, тонкие губы раскрыты, обнажая длинные зубы. Глаза опущены, так как он задумался. Его отрывает от стены проезжающая пять минут подвода, груженная пивными ящиками. Из-под ног слышен треск и звон разбитого стекла и женский голос. «Что там такое?» Она кричит что-то. Это в окне налево: «Ключи! Ключи!» Он медленно, с испугом, подходит к окошку, уже окруженному собравшейся маленькой толпой. Спины раздвигаются, а там мелькает что-то красное, головной платок или косынка. Подстриженные челкой волосы торчат в беспорядке. Женщина, – видно за окном, – отбиваясь, лезет к стеклу на уровне земли и кричит: «Ключи у дворника! Убьет меня, бегите, откройте дверь! Пусти!» Она хватается за раму, натыкаясь на разбитое стекло, от толчка сзади выдавливает еще кусок, стекло падает, руку обкручивают струйки крови: «Я не буду, не жми!» Кожу стягивает с руки и крутит, останавливая кровь. «Ключи, ключи!»
Пока она кричит за стеклом, бьет его локтями, обернувшись вовнутрь комнаты, и, видимо, стянутая туда, неловко спрыгивает со скамейки, – толпа говорит, разглядывая и нагибаясь. Мальчишки пробиваются к самому стеклу, приставляя лица. Останавливается извозчик, подходит и остается ожидать. Открывается освещенная комната с разгораживающей ее темно-красной засаленной сатиновой занавеской. Петька, всматриваясь, думает, что где-то видел мужчину. Он пьяный, тоже растрепанный, с голой шеей. Оторвав ее от окна, он сам отшатывается и справляется с собой, устанавливаясь на ногах, но видит только ее и не замечает собравшихся, так как занят тем, чтобы ее поймать. Он медленно бросает в увертывающуюся женщину сосновую табуретку, которая попадает в посуду на столе. За окном смеются. Широко расставляя ноги, он бежит прямо за ней и ударяется в стену, так как она отскакивает с криками страха. Он успевает схватить ее за руку и притягивает к себе. Петька пробивается к стеклу и, не отрываясь, смотрит в тишине. Долго выбирая, тот наконец бьет ее, и она падает на пол. Он срывает с нее красную косынку и бросает далеко в угол, следя за ней, но успевает повернуться, снова валит женщину и колотит ее головой об пол. Она опять кричит, на лбу появилась кровь.
У парня рубаха выбилась из брюк, обнажилась белая спина с позвонками; стоя на коленях, он вдруг поднимает голову наверх, и Петька вспоминает, что видел его внизу в слесарной утром. Глядя пустыми глазами в окно, он не видит стоящих, глядит даже повыше окна и бормочет про себя, тяжело дыша от беготни. Видно, как он раскрывает и кривит рот, сжимая одной рукой руку вскрикивающей и уговаривающей его женщины:
– Я говорю, блядь, зажарь яишницу, зажарь, стерва! – При этом он тычет ей кулаком в грудь. – У! Рассыпалась на весь двугривенный! Я тебе примус починил? Починил, блядь. Зажаришь?
– Не срывай одеяла, не встану, не буду вставать! (Тянет к стене.)
– Не шатайся, блядюга, убью! Если б я лазил винтом и у меня была бы рука протяжнее…
Но, не кончив объяснять, он кричит:
– Как я тебя сейчас пиздыкну, так тебе и конец… Убью…
Он тянет ее руку, выворачивая
Они проникают в толпу и приникают к стеклу.
Вдруг парень толкает поднявшуюся, чтоб убежать, и, не удержавшись, падает с ней вместе. Толпа опять невольно хохочет. Наконец, не замечая мокрого снега, блестящего вокруг фонарей, несколько человек идут в дворницкую. К толпе подходят еще женщины в платках и торопят оставшихся. Между тем он таскает ее за юбку; у нее, как и у него, торчит сорочка большим смятым комом, обнажая спину. Наконец он находит на столе табуретку и бьет ее по спине. Она лежит без сознания. Пять человек стучатся в дворницкую.
Вдруг один из четырех бобиков говорит, протирая глаза:
– Это ж Митя.
Он стучит в стекло и зовет:
– Митька, Димочка!
Но тот свернулся на кровать и, видно, заснул. Из душной дворницкой выходит дворник в латаных валенках и, пройдя подворотней, спускается с ключом и открывает войлочную дверь. Петька, стащившись за толпой вниз, роняет пустое помойное ведро. Четыре гаврика проникают первыми. Дворник хватает челку с гитарой за грудь и пробует вытолкнуть в сени, но тот, быстро расхлеставшись, кричит ему: «Дядя! Что ты обижаешь? Пусти» – и лезет на него грудью. За ними в низкую комнату толпа. Найдя Митин пиджак, приятели расталкивают его, усаживают на кровати и, торопясь, уговаривают куда-то ехать, а потом подхватывают и выводят. Там усаживают его между собой в извозчичью пролетку. Извозчик им помогает. Двое держат. Мальчик с гитарой, в широком галстухе с заколкой, суетится вокруг и в последний момент вскакивает на подножку. Вдруг очнувшийся Митя хватает сидящего слева локтем по морде. Тогда оба, привалив его к задку, заламывают ему руки и крутят. Извозчик с криком увозит всех.
Женщина, поднявшись с пола, гонит вошедших. Она рыдает вовсю, не удерживая себя, и, выгоняя, рассказывает сквозь плач, обращаясь к дворнику. Размазанная кровь со лба пятнает переносье. Толпа пятится. Она, не запирая дверь, идет к водопроводной раковине. Петька, оставшись в сенях, глядит в темную комнату. Все ушли, стало тихо. Слышно, как она плещет водой и всхлипывает, тукает босыми ногами, отойдя от воды, на сухом полу. Он видит, как юбка волочится по земле. Пар идет в настуженном помещении изо рта и от щек, облитых холодной водой. На правой скуле темный синяк, туда попало ножкой табуретки. Петька стоит в комнате, продвинувшись из сеней, когда она проходит из кухни. Но она при этом не замечает его. Дверь остается открытой. Она задернула занавеску и опускается за стол. Над ее головой висят ходики, жестяные, с черными гирьками.
У Петьки слипаются глаза, как это бывает ранним утром не выспавшись, ему кажется, что пахнет компрессом, ромашковым чаем, тепло. Ему некуда деваться. Она еще плачет. Он подходит к ней и говорит:
– Я ухожу.
Она испуганно смотрит:
– А? Кто это? Кто? Кто это?
– Это я остался случайно.
Петька глядит на нее: неприятное лицо, распухшие губы, челка закрывает лоб, разбросанные серые глаза. Она вскакивает и бежит к двери:
– Если он от них уйдет, то сейчас вернется. Не пущу!
Она запирает дверь на засов. У Петьки подкашиваются ноги, он чувствует усталость и тоже идет к сеням, их почти одинаково бьет и ломает плечи.
– До утра не впущу. Утром. Пускай спит под лестницей как собака. Собака! Табурет… Засов…
– Нет, они его увезли.
– Оставьте меня. Спасибо.
Она выходит из сеней и глядит на Петьку с бессознательным удивлением. Конец побоев ее не утешает, и, оставленная одна, она чувствует, что ей плохо. Она просит, зажимая зубами рот:
– Дай воды.