Щепа и судьба
Шрифт:
Может, кто-то из читателей заметит, вдохновения не было или муза, покровительница не посетила. Отвечу. На мой взгляд, под вдохновением многие понимают некий прилив сил примерно как от стопки крепкого напитка. Смею вас разочаровать. Человек, занимающийся профессионально чем-то там, в том числе творящий судьбы и образы других людей, практически в нем не нуждается. Он, как принято нынче выражаться, заточен под свою работу и никаких допингов под любым их названием ему просто не требуется. Повторюсь — это его работа. В том числе и забота о чем-то более главном. Обычно человек остепеняется после признания его мастером своего дела, и работа уже идет спустя рукава. Но до того — до признания — он должен пахать как вол, подгоняемый главной мыслью — это мое ДЕЛО. И все тут. Может, и существует это самое вдохновение, но в пылу работы оно как-то
А вот о музах придется рассказать отдельно и посвятить их наличию и присутствию в моей деревеньке не один десяток страниц…
…Все началось с появления на территории моей затерянной от посторонних глаз деревеньки особы причудливой и в чем-то даже экстравагантной. Она была одета вполне буднично и обыкновенно: в джинсы не самой престижной фирмы, блузку, трудно запоминающейся расцветки, сверху на ней была куртка-ветровка защитного цвета, а на ногах стоптанные кроссовки. Довершала ее одеяние не первой свежести панамка, наверняка доставшаяся по наследству от бабушки, и висевший на плече этюдник.
Ее неожиданное появление на единственной улочке было замечено мной почти сразу. Да оно и понятно, каждый новый человек тут же вызывал законный вопрос: зачем и к кому он пожаловал? А вид девушки с этюдником как-то не очень вязался с суровой реальностью
наших сельских мест. Пронаблюдав за ней около часа, решил, что вряд ли она найдет подходящий объект для своих замыслов. Постояв несколько минут у одного дома, загадочной улыбкой на лице она вскоре переходила к другом, но и тот еe чем-то не устраивал. Так продолжалось около часа, пока она не добрела до моих владений и начала придирчиво их рассматривать. По моему глубокому убеждению изображать на холсте или чем-то другом мой покосившийся домишко не имела никакого смысла. Но, видимо, она посчитала иначе и после некоторых раздумий сняла этюдник с плеча, расчехлила его и установила на алюминиевой треноге прямо перед моим окном, где я сидел за тарахтевшей машинкой. Трудно сказать, разглядела ли она меня через давно немытое оконное стекло, а если и разглядела, то не обратила никакого внимания.
Было ей лет двадцать с небольшим. Прядки черных волос выбивались из-под видавшей виды панамки и падали на узкие плечики, делая ее худощавую фигурку еще более худой. Пока она закрепляла в этюднике лист ватмана, то постоянно гримасничала, покусывая крепкими белыми зубами нижнюю губу. Потом ее тонкие пальцы с зажатым в них карандашом легко запорхали в воздухе, нанося невидимые мне штришки на бумагу. Я даже залюбовался изящностью ее движений и не знал, то ли выйти и поздороваться, то ли дождаться завершения сеанса. С одной стороны, не хотелось упускать возможно- сти для знакомства, а с другой — жаль было отрывать ее от работы.
Тем временем на небо набежала довольно серьезная туча и деревенский пейзаж изменился до неузнаваемости, окрасившись мрачными тонами предгрозового состояния природы. Мне стало интересно, как поступит рисовальщица в этой непростой ситуации, и вскоре убедился, насколько она беспомощна в самой простои житейской ситуации. Закрыв этюдник, она не стала убирать треногу, а юркнула под крышку своего рабочего инструмента, надеясь, видимо, там переждать надвигающуюся грозу. Но мне-то было понятно, чем все закончится, и счел за лучшее пригласить ее в дом, пока дождь еще окончательно не разошелся.
Уже через полчаса мы с ней мирно болтали у меня в доме, где она заняла, естественно, мою кровать, милостиво предоставив хозяину покатую лавку и вертлявую табуретку. Не скажу чтоб особо обрадовался неожиданному знакомству, но гость в доме — дело святое. Выяснилось, что она прибыла в мой родной городок с группой таких же сорвиголов, возмечтавших запечатлеть храмы и соборы, а потом воплотить свои работы в картины и продать их на столичных аукционах, неплохо на том подзаработав. Неисповедимыми путями ее занесло в мою деревеньку, где храмов сроду не было, и она решила запечатлеть хоть какую-то из колоритных и доживающих свой век построек, но все не могла приноровиться ни к одной из них.
Пока она все это мне рассказывала, перемежая свою речь широкой улыбкой, внимательно рассматривал ее. Она смешно картавила некоторые слова и иногда, видимо теряясь в присутствии незнакомого человека, неправильно делала ударение, а почувствовав это, теряла мысль и на какое-то время замолкала.
Вблизи она показалась мне не столь интересной, как через засиженное мухами окно. Ее
Едва пересилил себя, боясь показаться смешным и чтоб как-то прогнать пробудившееся независимо от меня желание близости, решил заняться ужином. Принес из сеней ведро с проросшей картошкой, налил воды в кастрюлю и поставил перед ней. В ответ она с не лишенной кокетства брезгливостью поморщилась и заявила, что свои руки бережет для более тонкой и изящной работы. Не стал спорить и со вздохом принялся сам чистить одну за другой дряблые картофелины, время от времени бросая на нее испытующие взгляды, надеясь, что женская натура возьмет свое и она все же решится прийти на помощь. Тщетно! Вместо этого она извлекла из кармана некое подобие бутерброда, попросила воды и приступила к единоличной трапезе.
Она же тем временем, ничуть не тяготясь своим бездельем, начала рассказывать о проходивших этим летом в столице молодежных художественных выставках, на которых ей не удалось выставить свои работы (из-за их полного отсутствия — как понял много позже), но очень надеется сделать это на следующий год. А потом без всякого перехода стала излагать свои планы на ближайшее будущее, видевшееся ей прекрасным и безоблачным. Чтоб хоть что-то спросить, не сидеть же молча, поинтересовался, кто ее друзья, чем занимаются. Тут, к моему великому удивлению, она извлекла из необъятных карманов куртки-ветровки колокольчик и с улыбкой стала воспроизводить с его помощью примитивнейшую мелодию, повторяя при этом одну и ту же фразу: «Харе Кришна, харе Кришна…» — и так до бесконечности. Не особо обращая внимание на мое раздражение от ее импровизации, торопливо, чуть ли не взахлеб зачастила о радости, которую дает буддистская вера и удача, идущая буквально по пятам вслед за ее последователями. «Явно зомбированная», — подумалось мне, но решил не углубляться в религиозный спор, который ни к чему позитивному явно не привел бы.
Мне бы уже тогда набраться смелости и под благовидным предлогом выставить ее из своего жилища. Сразу было понятно, наши взаимоотношения в классическом их варианте развития вряд ли получат какое-то продолжение. Казалось бы, о чем еще можно мечтать: он и она оказались вместе под одной крышей. Близилась ночь, и вольно или невольно, но все сводилось к совместному ночлегу А дальше все должно пойти по накатанной плоскости в зависимости от темперамента того и другого. О развязке лучше не думать, поскольку она непредсказуема. Но тут был случай особый. Она по непонятной причине оказалась не готова к подобному варианту, а для меня в этом вопросе насильственные методы были просто неприемлемы. Что называется, нашла коса на камень. Однако выводы свои сделал много позже, испробовав до того все что угодно: от лести до длительных уговоров. Ничего не помогало…