Щепотка пороха на горсть земли
Шрифт:
Нашли и описание ритуала, который должен был достать душу с того света, а всю оставшуюся силу и неизбежный, с точки зрения колдуна, откат от разрыва ткани мироздания — бесхитростно направить вдоль реки к прииску.
Оценить жизнеспособность этого ритуала не брался ни Косоруков, ни волшебники из городских, кого привлекли к изучению записей. Колдун опирался на энергетические потоки, и никто не мог ответить на вопрос, откликнулись бы те на столь серьезную жертву, как хозяйка, или нет.
В пещере они осмотрелись, полистали записи и оставили все как было до прибытия ученых — пусть у них голова болит. Только нежить выволокли наружу,
К облегчению Косорукова, который об этом волновался, в историю с колдуном следователь сыскной полиции, дававший задание о расследовании, поверил. На телеграмму, которую очередной гонец направил из Хинги от имени охотника за головами, пришел быстрый короткий ответ, что специалисты из губернского города приедут как можно быстрее.
Прибыли и впрямь быстро, чуть больше чем через две недели, притом с наемной повозкой, которая оказалась очень кстати при вывозе всего колдовского наследия. К этому моменту жертвы колдуна были уже опознаны другими приисковыми и похоронены на городском кладбище вместе с останками колдуна и его жены, а родным, у кого они были, отправили письма с печальной вестью.
И Дмитрий имел возможность воочию наблюдать, как сама себя бережет тайна хозяйки этой земли. У пары немолодых волшебников, которые прибыли за материалами, не возникло и тени сомнения в том, что все рассуждения покойного о земле и каких-то особых свойствах Анны Набель являлись его бредом. Они искренне посочувствовали девушке, ставшей предметом одержимости сумасшедшего, участливо расспросили, не сильно ли она пострадала…
Анна в момент разговора с ними не собиралась никуда выезжать, поэтому одета была как приличная барышня, и даже револьвер свой по стечению обстоятельств не взяла — он после всех злоключений стал заедать, и как раз утром пришлось отдать его мастеру. Потому закономерно, что как хрупкую девушку ее и восприняли. Непривычным было то, что ей это было приятно — именно сейчас и в этой компании. Не из-за незнакомых волшебников, а из-за Дмитрия, который постоянно был рядом, то и дело брал за руку или приобнимал за талию, трогательно оберегал и смотрел с такой нежностью, что доказывать что-то и спорить совсем не хотелось. Она полностью ему доверяла и была абсолютно уверена, что здесь ее слабостью никто не воспользуется.
Так что глазам пожилых волшебников предстала совершенно обычная влюбленная пара, и они подтрунивали над Косоруковым — мол, понятно, отчего сам не поехал докладывать, телеграммой отделался, от такой невесты по доброй воле не сбегают. Правда, они так и не поняли, что же охотника в этом замечании так развеселило, а что — смутило Анну, но не придали значения подобной мелочи.
Они вообще самым удивительным образом не придавали значения неудобным мелочам, так что Дмитрий в первое время не верил собственным глазам. Они действительно не замечали перекати-ежиков, даже перешагивая через них на улице.
Но все равно на время визита лесные прогулки с обучением пришлось оставить, благо управились волшебники быстро, всего за три дня. А потом уехали, увозя с собой множество записей и других интересных материалов, а также труп химеры, который Антону Алексеевичу пришлось скрепя сердце отдать. Собственно, именно из-за последней задержались дольше всего: нужно было устроить так, чтобы материал
А после их отъезда жизнь в Шнали потекла своим чередом. Работал прииск, паслись мамонты, в городе случались свои мелкие неприятности и радости, и как будто совсем ничего не изменилось. Ну разве что закончилась сезонная миграция перекати-ежиков, о чем Дмитрий даже немного жалел — он уже привязался к этим забавным зверькам. Но Анна со смехом заверила, что осенью они двинутся в обратном направлении.
Да еще в окрестностях часто рыскала пара медведей — надо же было Косорукову осваиваться с новыми способностями.
Это было странное ощущение — чувствовать чаяния, стремления и недовольство земли. Поначалу он еще пытался в нем разобраться, подвести какие-то теории, потому что образ казался слишком расплывчатым — ну как может ощущать что-то просто кусок земли? Да, немаленький, но почему именно этот, как это происходит и чем именно он вообще может чувствовать? Но вскоре попытки пришлось оставить и принять это как данность.
Все принять — эту землю, этих людей, этот облик и новые способности. Эту женщину. Горячную, упрямую, невозможную, не похожую ни на кого, с кем он был знаком раньше. Но именно такую, какой не хватало в его жизни.
И он, конечно, иногда вспоминал прежнюю жизнь — и службу, и дороги, по которым бродил перекати-ежиком, — но без тоски и сожалений. И достаточно быстро проникся мудростью диких чжуров: зачем рассуждать о том, что могло бы быть, но уже никогда не будет? Особенно если то, что есть, можно назвать одним простым, но непривычным словом — счастье.
Эпилог. Найдешь друга — обретешь сокровище
В доме ведьмы привычно пахло травами, медом и сдобой. Тихо чпокнула пробка, и к этому запаху прибавился резкий запах змеевухи.
— И я с тобой, отец Але, два глотка выпью, за здоровье, — с легкой улыбкой проговорила Джия, разливая настойку по стопкам. — Как все прошло?
— Хорошо прошло, — умиротворенно ответил священник. — Ты же знаешь, таинство крещения — мое любимое. Праздник. И ребятишки все еще такие славные были, тихие, улыбались, ни один не расплакался.
— Хозяева-то наши из-за имени не перессорились? — со смешком уточнила она. — Как записали?
— Набелем, — весело ответил тот. — Андреем крестили. Да и не ругались они, ну что ты? Аннушка сказала, что она на любую фамилию согласна и не в фамилии счастье, а Дима заявил, что он лучше сыну что-нибудь полезное передаст, но только не фамилию. Так что не ругались. У нас хорошие хозяева, они редко ссорятся. Ты к ним предвзята, тебе не кажется? — искоса глянул на ведьму священник.
— Не кажется, — рассмеялась она. — Я это точно знаю. Не могу их не поддразнить, это сильнее меня, — призналась легко. — Такие они милые и трепетные, язык чешется кольнуть. Ведьма же, какой с меня еще спрос.
— А при чем тут твое ведьмовство? — задумчиво, светло и лукаво улыбнулся священник.
— Когда ты так улыбаешься, я тебя боюсь, — почти серьезно ответила она. — А что при чем, если не ведьмовство?
— Зависть, — легко ответил тот. — Самая простая. Но ты Аннушку любишь, зло завидовать не хочешь, оттого — насмешничаешь. Но тоже едко, потому что чувство грызет.