Счет по головам

Марусек Дэвид

Фернандо Боа, сказал кто-то по-испански голосом Генри. Вы арестованы за побег от властей штата Оахака. Сдавайтесь. Любая попытка бегства приведет к немедленной казни.

— Не Боа, — выдавил я. — Харджер! Самсон Харджер!

Я зажмурился, но антимоб уже просачивался сквозь веки и растекался по сетчатке, тестируя ее. Перед глазами полыхнули белые вспышки, рев урагана наполнил голову.

Оказать им сопротивление? — крикнул

Генри. Я думаю, следует!

— Нет! — заорал я.

Настоящие мучения начались, когда антимоб приступил к проверке нервных клеток всего организма. Каждое мышечное волокно, каждый кровеносный сосуд, каждая волосяная луковичка, суставы и внутренности загорелись одновременно. Мозг дребезжал в черепной коробке, кишки лезли наружу. Я невнятно молил о пощаде.

Внезапно конвульсии прекратились. Триллионы работающих во мне двигателей разом перестали работать.

Я могу, сказал Генри. Я знаю как.

— Нет, Генри!

Изоляционная обертка замерцала и осыпалась с меня, точно пыль. Я снова мог пользоваться дневным светом и воздухом, весь перепачканный, обожженный, распухший, однако целый. Лежа один на поле брани среди перевернутых тентов, я бы охотно уполз отсюда, но слизняк по-прежнему сковывал мои ноги.

— Зря ты, Генри, — прохрипел я. — Им это совсем не понравится.

Нейронный шторм без всякого предупреждения снова обрушился на меня, еще хуже, чем раньше. Из слизняка полез новый саван — он сдавливал ноги, как тюбик с краской, кости трещали.

— Пожалуйста, отпустите меня! — взмолился я.

Не теряя сознания, я очутился как бы в другой комнате. Шторм теперь бушевал где-то за стеной. В комнате был еще один человек, смутно мне знакомый, — мускулистый, среднего роста, с желтыми, тронутыми сединой волосами, с невыразимо теплой улыбкой на простецком круглом лице.

— Не беспокойся, — сказал он о буре за стенкой, — это пройдет.

Голос у него был как у Генри.

— Надо было слушаться меня, Генри, — нахмурился я. — У кого это ты набрался непослушания?

— Я, конечно, невелика птица, — сказал он. — Всего лишь конструкция, не живое существо. Но все равно, я хочу сказать, что очень рад был с тобой познакомиться.

Очнулся я, лежа на боку. Подо мной была больничная каталка, вокруг — облицованные кафелем стены. Под щеку натекла какая-то прозрачная жидкость. Каждая клетка во мне болела. Парень в форме внукоровца, джерри, угрюмо смотрел на меня. Я сел, меня затошнило, голова закружилась, джерри протянул мне смену чистой одежды — не моей.

— Что сс мной тккое? — Язык и губы увеличились вдвое против прежнего.

— С вами произошел несчастный случай.

— Нещассный случчй?

— Замолчите и одевайтесь. — Джерри сунул одежду мне в руки,

вернулся на свой пост у двери и смотрел оттуда, как я вожусь. Распухшие ноги с трудом пролезли в штаны, руки тряслись и ничего не держали. Я совершенно обессилел, но все-таки чувствовал себя много лучше, чем некоторое время назад.

Когда я — через несколько часов по моим ощущениям — наконец оделся, джерри сказал:

— Вас хочет видеть капитан.

Я потащился за ним по пустым кафельным коридорам в маленький кабинет, где сидел красивый молодой расс в чистенькой голубой форме.

— Распишитесь здесь, — подсунул он мне табличку. — Это условия вашего освобождения.

Прочти это, Генри, глоттировал я неповоротливым языком. Генри не отозвался, и меня охватила паника. В следующую секунду я вспомнил, что клеточные процессоры, связывающие меня с контейнером Генри в Чикаго, скорее всего уничтожены, и попытался прочесть документ самостоятельно. Там было полно всякой канцелярщины, но я все-таки сообразил, что, подписывая это, снимаю с Внутреннего Корпуса всякую ответственность за то, что они здесь со мной делали.

— Я не буду подписывать, — сказал я.

— Как угодно. — Капитан забрал у меня табличку. — Вы освобождаетесь из-под стражи, но только условно. О деталях можете спросить у него. — Он показал на ремень выданных мне штанов.

Я задрал рубашку и посмотрел. Раньше я даже не заметил, что в ремень что-то вшито, до того мал был этот прибор. Его выходы замаскировали под заклепки.

— Проводите мар Харджера, сержант, — приказал капитан.

— Вот так просто? — сказал я.

— А вы что думали, вам здесь приз дадут?

* * *

На улице было темно. Я спросил пояс, который час, и он ответил безжизненным, бесполым голосом:

— Девятнадцать сорок пять по местному времени. Стало быть, я пробыл без сознания — и под арестом — часов семь. Повинуясь инстинкту, я попросил назвать дату.

— Пятница, 4 апреля 2092 года.

Пятница. Я пробыл в отключке сутки плюс еще семь часов.

Прямо рядом с легавкой, само собой, была станция Слипстрима. Мне посчастливилось найти отдельную кабину. Я опустил свое измученное тело в мягкое кресло. С Элинор через новый пояс я не хотел связываться и велел доставить меня домой.

— Адрес, пожалуйста, — сказал пояс.

— Башня Уильямса, дурак, — рявкнул я.

— Город и штат, пожалуйста.

Я слишком устал, чтобы с ним препираться.

— Блумингтон!

— Блумингтон в Калифорнии, Айдахо, Иллинойсе, Индиане, Айове, Канзасе, Кентукки, Мэриленде, Миннесоте, Небраске, Нью-Йорке…

— Стой! Погоди! Где я сейчас, мать твою?

— Это Западный региональный отдел Внутреннего Корпуса, Прово, штат Юта.

Как мне недоставало моего Генри. Он бы мигом отвез меня домой. Он бы обо мне позаботился.