Счет по-венециански
Шрифт:
— Что, простите? — Она бросила на него недоуменный взгляд. — Боюсь, я не поняла вашего вопроса.
— Участвовали ли другие адвокаты в прибыли от юридической практики вашего мужа, или все они работали за жалованье?
Она оторвала взгляд от своих рук и посмотрела на Брунетти:
— Боюсь, я не смогу ответить на этот вопрос. Мне почти ничего не известно о бизнесе Карло. Вам следует поговорить об этом с его бухгалтером.
— Как его имя?
— Это Убальдо.
— Ваш брат?
— Да.
— Ясно. — Помолчав, он продолжил: — Синьора, мне хотелось бы задать вам несколько
— Нашей личной жизни? — переспросила она, будто речь шла о чем-то совершенно ей незнакомом. Он промолчал. Тогда она кивнула, давая понять, что готова слушать.
— Скажите, пожалуйста, сколько лет вы и ваш муж состояли в браке?
— Девятнадцать лет.
— Сколько у вас детей, синьора?
— Двое. Клаудио семнадцать, а Франческе пятнадцать.
— Они ходят в школу в Венеции?
Она взглянула на него как-то особенно внимательно и спросила:
— Почему вас это интересует?
— Моей дочке, Кьяре, четырнадцать, вот я и подумал, что они могут быть знакомы. — Сказав это, он улыбнулся, всем своим видом давая понять, что это был вопрос совершенно безобидный.
— Клаудио учится в Швейцарии, а Франческа живет и учится здесь, с нами. — Она осеклась, потерла переносицу: — То есть со мной.
— Как вы считаете, синьора, ваш брак был счастливым?
— Да, — ответила она мгновенно. Сам Брунетти, задай ему кто-нибудь подобный вопрос, ответил бы точно так же, но не столь поспешно. А вот синьора Тревизан сказала «да», не задумываясь.
— А скажите, были ли у вашего мужа какие-нибудь особенно близкие друзья или партнеры по бизнесу?
Услышав этот вопрос, она подняла на него глаза, но тут же снова опустила и продолжала разглядывать собственные руки.
— Наши самые близкие друзья — семейство Ногарес, Мирто и Грациела. Он архитектор, живет на Кампо-Сант-Анджело. Они с Грациелой крестные Франчески. О партнерах мужа по бизнесу мне ничего не известно: спросите лучше Убальдо.
— А кого-нибудь еще из друзей семьи назовете?
— Зачем вам все это? — спросила она уже с некоторым раздражением.
— Хочу побольше узнать о вашем муже, синьора.
— Но зачем? — воскликнула она, казалось, помимо своей воли.
— Пока я не пойму, что за человек был ваш муж, я не смогу уяснить, почему все это случилось.
— Уяснить, почему его хотели ограбить? — В ее вопросе послышались едва заметные нотки сарказма.
— Не ограбить, синьора. Кто-то задумал убить вашего мужа, и сделал это.
— Зачем кому-то убивать Карло? Этого не может быть! — произнесла синьора Тревизан убежденно. Эту песню Брунетти слышал столько раз, что не счел нужным отвечать.
Тут синьора Тревизан неожиданно встала.
— У вас есть еще вопросы? Если нет, прошу простить, но мне хотелось бы побыть с дочерью.
Брунетти поднялся и протянул хозяйке руку.
— Синьора, позвольте еще раз поблагодарить вас за этот разговор. Я понимаю, как тяжела для вас и вашей семьи боль утраты. Остается только надеяться, что вам хватит мужества через это пройти.
Он говорил и сам чувствовал, как сухо и банально звучат его слова. Хотя откуда было взяться другим словам в доме, где горя совсем не чувствуется?
— Спасибо, комиссар, —
Брунетти кивком попрощался с вдовой и вышел, дверь за ним тихонько закрылась. Спускаясь по лестнице, он размышлял о том, как это странно: прожить бок о бок с человеком почти двадцать лет — и ничего не знать о его делах и связях. И это при том, что ее брат работал у мужа бухгалтером. О чем же они тогда за семейным столом беседовали, о футболе, что ли? И Брунетти подумал еще, что все, кого он знал, ненавидели адвокатов. Сам он тоже ненавидел адвокатов. Можно ли в таком случае поверить, что у адвоката, да еще столь известного и процветающего, как Карло Тревизан, не было врагов? Надо, пожалуй, обсудить это завтра с Лотто, может, он окажется более разговорчивым, чем его сестра.
Глава 10
Пока Брунетти был у Тревизана, небо затянуло тучами, не осталось и следа от теплого сияния дня. Он взглянул на часы — около шести, еще можно при желании вернуться в квестуру. Но вместо этого он свернул, перешел мост Академии и направился к дому. По дороге он зашел в бар и заказал небольшой бокал белого вина. На стойке стояла тарелка с посыпанными солью крендельками: он взял один, откусил кусочек и тут же выкинул то, что осталось, в пепельницу — гадость, впрочем, так же как и вино. Он оставил недопитый бокал и ушел.
Брунетти вспоминал выражение лица Франчески Тревизан в тот момент, когда она внезапно появилась в дверях, и перед его мысленным взором возникали только округлившиеся при виде него глаза девочки. В этих глазах не было слез, в них нельзя было углядеть ничего, кроме удивления; она напоминала мать не только внешне, но и своим равнодушием к несчастью. Может, она ждала увидеть кого-то совсем другого?
Как бы реагировала Кьяра, если бы он погиб? И что Паола, смогла бы она так же невозмутимо и спокойно отвечать на вопросы какого-нибудь полицейского об их совместной жизни? Одно можно сказать наверняка: Паола уж точно не смогла бы, в отличие от синьоры Тревизан, утверждать, что ей не известно ничего о профессиональной деятельности мужа, покойного мужа. Это заявление синьоры Тревизан о ее полной неосведомленности засело в мозгу Брунетти как заноза, он не мог об этом не думать и не мог в это поверить.
Зайдя в квартиру, он на основании многолетнего опыта сразу сделал вывод, что дома никого нет. Он прошел на кухню и обнаружил, что стол завален газетами, листочками, исписанными цифрами и математическими символами, не имевшими для Гвидо ровным счетом никакого смысла, — по-видимому, черновиками домашней работы Кьяры. Он взял одну из бумажек, узнал аккуратный, с наклоном вправо почерк своего младшего ребенка, эти длинные стройные ряды цифр и значков представляли собой, если память ему не изменяла, квадратное уравнение. Что это? Вычисления? Задача по тригонометрии? Все это было так давно, а способностей к математике так мало, что в голове у Брунетти не осталось почти ничего, хотя курс — и это он помнил точно — длился четыре года.