Щитом и мечом
Шрифт:
Через час народ толпился перед кабинетом нового начальника. Выяснилось, что никто толком не знал, кто он такой и откуда взялся. Многие переживали, что всё произошло чересчур быстро, и они не успели по старинной традиции приготовить подношение.
– Господа, известно ли кому, что любит новый комиссар? – не удержался и высказался вслух Миша Барыкин, зачисленный в штат СМЕРШа меньше месяца назад.
Его перевели из гвардии, где Миша подвизался в качестве одного из осведомителей Ушакова, и, очевидно, подвизался
– Щенков борзых, – хмыкнул я.
– Сие доподлинно известно? – уставился на меня Барыкин.
Я не успел ответить. Незнакомый секретарь, очевидно, прибывший вместе с комиссаром, распахнул высокие тяжёлые двери.
– Прошу, господа. Заходите! Комиссар ждёт.
Звеня шпорами, всей оравой ввалились в кабинет.
В центре стоял невысокий худощавый человек с острыми неправильными чертами лица. Впалые глаза, заострённый нос, слегка оттопыренные уши, резко выступающие скулы, плоская, как блин, фигура, болезненная худоба, – всё это вызывало на редкость неприятные эмоции. Такими обычно показывали гитлеровских офицеров в военных фильмах сороковых-пятидесятых годов.
Лишь идеально прямая спина и характерная для военного выправка сглаживали неприглядное впечатление.
«А он точно Белов?» – подумал я.
Построить мундир по новому месту службы полковник не успел и потому был в прежнем, драгунском.
Одесную от комиссара расположился небольшой столик с резными ножками, смахивающий на журнальный из моего прошлого. На нём покоился широченный поднос с горой лесных орехов. Кто-то убил не час и не два, на то чтобы их очистить.
Мы изумлённо косились на терриконы орехов.
– Рад видеть вас, господа, – с лёгким, похожим на прибалтийский акцентом сказал комиссар. – Позвольте представиться – Макс фон Белов. С этого дня я ваш новый начальник. Любить и жаловать меня не нужно, а вот подчинения от вас я потребую беспрекословного.
Комиссар звонко щёлкнул кавалерийскими шпорами.
– Я сначала думал, что наш, русский, а он – «фон», оказывается. Немец… Типичный пруссак, – шепнул я Ивану.
– Точно. Удружили, – взгрустнул Ваня.
Фон Белов с подозрением глянул на нас. Мы тут же замолчали.
Убедившись, что внимание приковано к его персоне, комиссар изрёк:
– С каждым из вас я ещё успею познакомиться ближе и переговорю наедине. А сегодня хочу лишь довести до вашего сведения одну простую вещь: нам предстоит немало потрудиться во благо России и государыни, и, коли мне доверили столь высокий пост, я сделаю всё, чтобы и в дальнейшем снискать благосклонность императрицы. Будучи строгим к себе, я буду строгим и к вам. Лентяи пусть сразу пеняют на себя. Я готов терпеть возле себя дурака, если это исполнительный дурак, но, надеюсь, к вам, господа, это не относится.
Закончив, он опустил костлявый подбородок
– А сейчас – угощайтесь. В медицинских трактатах пишут, что орехи крайне полезны для работы ума. Ну… смелее!
Белов выжидательно уставился на смершевцев. Те пребывали в состоянии, близком к шоковому.
– Он что, нас за белок принимает? – снова шепнул я.
– А ты думал – секретаря в кабак за водкой для нас пошлёт? – отозвался Иван.
– Да хоть бы и так… А эти орехи! Издевательство. Я себя идиотом чувствую!
– Так нерусь! Чего ты хочешь? Кстати, а орехи взаправду для ума полезные?
– Про ум не знаю, а вот для потенции самое то.
– Для чего? – остолбенел Иван.
– Для того самого… чтобы с женщинами хорошо было. В постели. Так что жуй-жуй, глотай. Екатерина Андреевна оценит… впоследствии.
– Кхм… – оценил намёк Иван.
Хорошо хоть краской не залился, а то с моего кузена, который всё ещё пребывал в статусе мальчика-колокольчика, ни разу не звеневшего, сталось бы. Хотя… может, мне далеко не всё известно.
Мы по очереди подходили к подносу и зачерпывали по горстке орехов. Фон Белов с милостивым видом наблюдал и мотал головой в такт неслышимой музыке.
– Берите, господа. Можете набивать карманы. Хочу, чтобы ваш ум был отточенным как никогда. Впереди много дел, и мы должны показать себя. Очень надеюсь на вас.
После того как мы смолотили весь поднос, фон Гадов любезно кивнул и дал понять, что все могут разойтись. Но только орава смершевцев двинулась к выходу, как новый начальник громко кашлянул, привлекая внимание, и затем объявил:
– Судари, сегодняшняя аудиенция имела исключительно репетиционный характер. В понедельник, в восемь утра, прошу прибыть для официальной части. С каждым из вас я буду разговаривать наедине. И ещё… Господа, мне самым категорическим образом не нравится ваш вид. Прошу непременно привести мундиры в должный порядок. Кроме того, ваши причёски необходимо устроить на прусский манир. В пять утра в понедельник сюда прибудут два костюмера. Они займутся вами. Всё, теперь вы свободны!
Озадаченные столь неожиданным требованием, мы стали медленно покидать кабинет Белова.
Я садился в экипаж, когда кто-то деликатно тронул меня за плечо.
– Господин Елисеев, по поводу щенков – это правда? – переминаясь с ноги на ногу, виновато спросил Барыкин.
– Понятия не имею, – признался я. – Но попробовать можно.
К понедельнику мы явились на службу ни свет ни заря, чтобы попасть в лапы костюмеров. Процедуры, судя по слышанным прежде описаниям, были ещё те. В помещение, выбранное костюмерами для своих экзекуций, заходили по очереди.
Турицын успел «пробить» фон Белова по своим базам данным и доверительно делился сведениями.