Щуки в море
Шрифт:
«Да все эти «люди», которые «скажут», на самом-то деле — просто тараканы в твоей собственной голове!» — мысленно возразила Ната неведомому узбеку. — «Нина Виленовна должна помнить, что встречалась со мной и что я рассказала про Кристину, но забыть, что рассказывала мне про отказных узбекских детей», — она начала крутить в голове мысль для наверняка уже появившегося Стража Вихрей. — «И скачайте из её памяти номер палаты».
* * *
Сидевший в холле молодой узбек был на посту с самого утра. Он приходил и вчера, и тогда Дильшода
— Добрый день, Абдулбасит! — поздоровалась по-узбекски севшая рядом совершенно незнакомая девушка.
— Добрый день… — парень машинально отозвался и лишь после этого повернулся. — Откуда ты меня знаешь?
— Знаю, — улыбнулась девушка, по виду тоже узбечка. — И про беду вашу знаю. Мы поможем, только расскажи толком, что у вас случилось! С Дилей, сам понимаешь, я долго говорить не смогу.
— Да чем вы поможете… — отмахнулся Абдулбасит.
— Поможем, — незнакомка, оттянув ворот глухого платья, показала ожерелье, а затем чуть завернула длинный рукав, из-под которого сверкнул браслет. — Догадываешься, кто я такая?
— Пери? — удивлённо посмотрел парень. — Только на это и осталось надеяться!
— Да, — совершенно обыденным тоном подтвердила девушка.
— Люблю я её! — вырвалось у Абдулбасита. — Всё равно люблю! Эх, зачем только в Москву поехала? Надо было мне, да отец заболел…
— Что с ним, кстати?
— Инсульт. Вы что, и ему помочь можете?! — парень уловил промелькнувшее на лице незнакомки облегчение, и та молча кивнула.
— Денег не хватало на свадьбу, — Абдулбасит, уже совершенно успокоившись, вспоминал, что произошло с его невестой. — Только в Москве заработать, а я вот не смог, Дильшода со своим братом поехали. На стройке работали, чтобы денег побольше, а там же одни мужики вокруг, ну и задурил ей голову прораб какой-то! Я за ней приезжаю две недели назад, а тут такое… — он скрипнул зубами. — Маме звоню, та сразу всё поняла. Знаю, говорит, и её мама знает, и брат её, конечно, а больше никто. Всё равно женишься? Сынок, какой ты у меня молодец! Только ребёночка в роддоме оставить придётся, не получится за твоего выдать… Да знаю я, что не получится, мы же год не виделись!
— Я поняла, — подобралась девушка. — Вы когда уезжать собрались?
— Через три дня, на поезде, я уже билеты купил.
— То есть паспорт Дильшоды у тебя? Прекрасно! Подожди немного, она скоро выйдет, и вечером на самолёте улетите. За девочку её не беспокойся, пери вырастят!
— Какой самолёт, денег нет!
— Вот насчёт денег — не волнуйся, — подмигнула незнакомка. — И подари Диле на свадьбу… — она показала открытый футляр.
— Как я такое через границу провезу? — отказаться от подарка пери Абдулбаситу, конечно, даже в голову прийти не могло.
— Ах да, точно! Тогда в Ташкенте передам, — девушка поднялась и… исчезла. Только что стояла рядом — и нет её!
* * *
Женщина скрючилась на больничной кровати, безучастно отвернувшись к стене. Она не хотела смотреть на свою дочь, лежавшую
— Диля! — кто-то тронул её за плечо. Не «сокамерница» вроде — голос совершенно незнакомый. — «Пробудись от сна, душа[8], огляди в раздумье строго всё, что живо…»[9] — стихи были переведены на узбекский язык явно второпях, но это был её родной язык, и женщина привстала, удивлённо повернув голову к непонятно откуда взявшейся в палате незнакомой девушке — черноволосой и зеленоглазой, в роскошном зелёном платье и сверкающей самоцветами диадеме.
— Пери… — удивлённо выдохнула Дильшода.
— Фея… — вторила ей державшая на руках новорождённого мальчика женщина с соседней кровати — был «тихий час», но одна из «сокамерниц» не спала, продолжая любоваться сыном.
Незнакомка, приложив палец к губам, наклонилась над узбечкой:
— Диля, у нас мало времени! Если ты просто откажешься от дочери и послезавтра выпишешься, то больше её не увидишь.
— А если её возьмут пери, то — увижу? — моментально понявшая всё Дильшода с силой вцепилась в руку феи.
— Да, и сама она будет знать, какого роду-племени. Спускайся вниз и выходи к Абдулбаситу, он тебя к нам увезёт, и девочку твою я туда же заберу.
— А можно? Мне же напишут, что сбежала.
— И что? Преступления в этом нет, в розыск никто не объявит. А как они отписываться будут — не твоя забота. Оставь ты эту вашу привычку — слушаться любого «уважаемого человека», как будто он твой начальник! Врачи — они, знаешь, те же шайтаны, ничего тебе не сделают, если ты сама их не боишься. Решайся! — голос незнакомки звучал с булатной убедительностью, и колебавшаяся узбечка наконец решилась.
Фея, дождавшись, пока Дильшода выйдет из палаты, улыбнулась женщине, укачивавшей мальчика, и положила перед ней лист бумаги:
— Передай кому положено, — она исчезла с новорождённой девочкой на руках.
Женщина развернула отпечатанный на принтере лист:
«Никакая Дильшода Мансурова у вас не лежала, и никого она не родила. Вам же лучше — всё равно иностранка, никто искать не будет. Не мне вас учить, как это сделать, вы такое волшебство с бумагами вытворяете — никакой фее не под силу! Не беспокойтесь, с ней и с девочкой всё будет хорошо.
Лесная Сестра».
* * *
Когда к регистраторше из загса, выскочившей выпить кофе с печеньем, неожиданно подсели, женщина даже не удивилась. Бывало такое и раньше — просили о чём-то не вполне законном, но максимум, на что она соглашалась, — это зарегистрировать новорождённого без справки из роддома, если кто-то рожал без «услуг» сего казённого заведения. Сама будучи молодой матерью, регистраторша хорошо знала, с какой ревнивой злобой официальные инстанции относятся к тем, кто не идёт к ним на поклон, и старалась избавить людей от намеренной волокиты.