Сципион. Социально-исторический роман. Том 1
Шрифт:
Наконец Сципион, так и не выйдя из духовного кризиса, позвал ликтора и велел ему объявить сходку легатов. Внутренняя борьба — его личное дело, а сам он в любом случае должен служить государству. Необходимо было подумать о спасении жертв бури и пунийской жадности.
На офицерском совете рассматривалось два варианта возможных действий: немедленное проведение какой-либо боевой операции, которая вынудила бы карфагенян вернуть захваченное, и попытка восстановить справедливость дипломатическим путем. Прибегать к первому способу представлялось нежелательным, пока не было известно отношение Рима к мирной инициативе Карфагена, да и, вообще, казалось весьма проблематичным
Однако теперь идти в Карфаген было так же опасно, как и забраться в логово зверя, разъяренного вкусом крови. Чтобы никого не принуждать к риску, Сципион бросил клич добровольцам. Вызвались принять на себя обязанности парламентера все легаты без исключения. Тогда проконсул отобрал из них трех Луциев: Бебия, Сергия и Фабия. Выбор осуществлялся по двум критериям: соответствие характеров кандидатов стоящей перед ними задаче и их относительная, по пунийским понятиям, незнатность, в силу которой им не грозила бы участь оказаться в заложниках. Так, например, Публий не мог поручить эту миссию своему брату Луцию, хотя тот и очень желал возглавить делегацию, чтобы не искушать карфагенян шансом заполучить родственника римского полководца. В составе посольства громкую фамилию носил только Луций Фабий, но он был слишком молод и далек от Фабиев, стоящих у власти, чтобы пробудить коварство врага, тогда как фактический лидер делегации Луций Бебий вовсе не был знаком противнику.
Напутствуя своих посланцев, Сципион советовал им завязать отношения с сенаторами из партии Ганнона и вести борьбу с воинственной группировкой, опираясь на их поддержку. При этом он указал, какие привилегии и уступки по окончании войны можно пообещать карфагенским сторонникам мира, дабы вернее склонить их к сотрудничеству.
Послы взошли на квинкверему, которая благополучно доставила их в карфагенскую гавань. На пути к зданию местного совета римлян сопровождала пунийская стража. Прохожие во все глаза смотрели на эту процессию. На лицах некоторых из них отражалась злоба, на других — страх, на третьих — проступала озабоченность. Римляне шли, как принято у персов, не поворачивая головы, твердо глядя прямо перед собою, словно вокруг них была пустыня. Суровый облик Сципионовых посланцев многих пунийцев навел на мысль о грядущем возмездии за разграбление каравана и заставил их раскаиваться в содеянном.
Пока члены совета, следуя в повозках или в роскошных носилках из аристократического района Мегары, собирались в здешнюю курию, послов окружили заботой люди Ганнона. Три Луция быстро столковались с лидерами партии землевладельцев. Конечно, не возникало речи о том, чтобы кто-либо открыл городские ворота легионам: здесь не было предателей — но в предварительных переговорах обозначились пути взаимодействия двух сторон как равных партнеров в противостоянии общему врагу. Планы Сципиона — ликвидировать заморские владения Карфагена, но оставить за ним Африку — почти не затрагивали интересов земельных магнатов, что и послужило основой общности интересов между ними и римлянами.
Однако другую, наиболее влиятельную силу — партию купцов и работорговцев, намерение Сципиона ограничить сферу влияния Карфагена Африкой, в случае реализации, низводило с позиций торговых владык
Начиная официальную часть визита, римляне выступили в карфагенском совете старейшин. Они напомнили пунийцам, как те сами добивались мира и, сравнительно мягко затронув инцидент с разграблением флота, выразили удивление непоследовательностью их действий. Далее послы сказали, что если карфагеняне немедленно вернут захваченное, то неприглядный прежде поступок, может быть расценен как спасение потерпевшей крушение экспедиции, и перемирие будет восстановлено. Друзья Ганнона, выразив восхищение деликатностью послов, с готовностью подхватили высказанную ими мысль. Но тут зашевелились всевозможные Газдрубалы, Ганнибалы, Гимильконы и Магоны. Один из них встал перед собранием и сказал:
— Некоторые римляне в финикийском обличии здесь восторгаются благородством врага. Хотел бы и я вместе с ними восхититься, да не выходит. Блекло выглядит это самое благородство в лучах сияния вражеских доспехов. Блеск римского оружия затмевает гуманность их речей. Потому-то я не могу возрадоваться, когда, занесши меч над головою жертвы, палач предлагает обреченному по собственному выбору, то бишь — добровольно, подставить шею топору правым или левым боком. Так-то вот и эти молодцы, — указал он пальцем на Бебия и его товарищей, — сладко ратуют за мир, по условиям которого нас ожидает финансовая смерть.
Зал заволновался, с мест раздались едкие реплики, лица исказились гневом.
— Но вы же согласились с нашими условиями! — воскликнул Луций Бебий.
— Да, мы согласились, чтобы нас рубили с левого боку! — саркастически ответил ему оратор.
— Если вы не способны с честью и мужеством отвечать за последствия начатых вами войн, так и не затевайте их! — зло выкрикнул Фабий.
Тон римлянина вызвал возмущение.
— Смотрите, он поучает нас! Он угрожает нам! — раздавалось с разных сторон.
Далее под умелым руководством баркидцев недовольство переросло в бурю. Карфагеняне кричали, вторя друг другу:
— Что возомнил о себе этот примитивный народец землепашцев!
— Они, эти варвары, диктуют нам свою волю, а сами не способны отличить золота от серебра!
— А ведь они фактически проиграли войну и обязаны платить нам дань, ибо только их дикость не позволила им сдаться после «Канн»! Любой цивилизованный народ признал бы себя побежденным, если бы потерпел поражение в генеральной битве!
— Сейчас они ссылаются на международное право. Так почему же в свое время они не пришли с повинной к Ганнибалу? Ведь это право гласит: проиграл — плати!
— Сгиньте, варвары!
Луций Бебий хотел броситься врукопашную, надеясь, прежде чем его убьют, сразить нескольких врагов, но вспомнил, что является не частным лицом, а посланцем Сципиона, представителем римского народа, и волевым усилием гнев обратил в мысль. Бебий нашел лишь единственный способ продолжить борьбу за порученное дело: он попросил у Ганнона позволения выступить перед общим собранием граждан. Старец обещал ему организовать встречу с плебсом, но предостерег о еще больших неприятностях и даже опасностях, поджидающих послов на городской площади.