Сципион. Социально-исторический роман. Том 1
Шрифт:
— Так вот, скажу кратко, — не смущаясь остановкой, продолжал Сципион, — во многих государствах существует царская власть, — услышав это, Сифакс насторожился, — она хороша, когда царь умен и склонен к добру, — Публий выразительно посмотрел на Сифакса, и тот, выдохнув, распрямился, — однако, если у власти человек мелочный и злобный, не счесть несчастий для людей. Рискованно вверять судьбу всего народа одному человеку. Но даже будь хорош правитель, он невольно закрывает доступ к управленью остальным людям; они уж словно и не граждане в своем Отечестве, в результате их способности, таланты пропадают даром. А это непозволительное расточительство. Кроме того, царская власть вызывает зависть, порождает в людях склонность к переворотам, поскольку представляется не слишком сложным делом свергнуть одного человека. Подобные настроения придворных вынуждают и доброго властителя порою проявлять жестокость.
— А вот в Афинах, наоборот,
— В Карфагене, как я знаю, а я изучал пунийскую политическую систему на досуге еще в Италии, властью полностью располагает сенат, — пошел он на новый виток своеобразной лекции. — Народное собрание сохранилось лишь как напоминание о прошлом и подобно дырявому плащу, который уже не защищает от непогоды, прикрывает видимостью республиканского правления аристократическое государство. Даже суффеты, утверждаемые народом, практически не имеют силы, они — всего только судьи частных дел. Результатом отсутствия отчета перед гражданами является самоуправство знати, государство ею поставлено на службу своим корыстным интересам. Партия богачей-торговцев делит общественное достояние с группировкой крупных землевладельцев. Вследствие их соперничества народ слепо идет на войну убивать неповинных пред ним людей. Поскольку я говорю о Карфагене, то должен уточнить, что в этом Городе истинная родовая знать все более вытесняется богачами. Богатство же безлико, оно может быть присвоено и негодяем, придав при этом ему силу, что решающим образом отличает его от потомственного аристократа, который вместе с рожденьем принимает на себя почет и тяжесть славы предков и во имя длинной цепи поколений обязан не уронить ее. Так что в Карфагене господство, по сути, принадлежит не самым знатным, а самым богатым. Там же, где у власти богачи, истинный правитель — деньги. Потому-то у пунийцев коррупция достигла такого размаха, что там уже открыто продают магистратуры, а это равносильно торговле государством.
Сделав небольшую паузу, Сципион продолжил, изменившимся тоном давая понять, что он перешел к главной, обощающей части речи:
— Вообще, нетрудно понять, что все слои граждан обязательно должны принимать деятельное участие в управлении, ибо в противном случае интересы отстраненной от власти части общества неизбежно будут преданы забвенью, и такое государство, следовательно, не будет справедливым, особенно, если не у дел останется основная людская масса — плебс. Римляне же, в чем их характерная черта, умеют не только создавать, но и верно оценивать, а затем и воплощать у себя все лучшее, что существует в мире. Наша политическая организация объединила все системы и из каждой извлекла пользу. Важнейшие решения и законы у нас принимает народ. Но, чтобы не прошло необдуманное предложение, его предварительно обсуждает сенат и выносит на всеобщее собрание, одновременно показывая все минусы и плюсы, а уж взвешивать «за» и «против» предоставляется комициям. Народ же избирает и полномочных, с реальной властью магистратов, посредством своего выбора воздействуя на работу сената. Более того, в интересах плебса сенат контролируется еще и народными трибунами, способными «наложить вето» на любое решение консула, претора или какого-либо другого должностного лица. Кроме указанной функции противостояния знати, народные трибуны, кстати сказать, избираемые плебейским собранием, представляют как бы народную партию, действующую у всех на виду, которая в концентрированном виде выражает волю плебса и придает некоторую стабильность политическим взглядам массы. Таким образом достигается баланс власти, где интересы всех групп общества, переплетенные в тугой узел, уравновешивают друг друга и где каждый гражданин в меру своих способностей участвует в управлении.
— Изумительно! Хотя и непонятно мне, царю необразованного народа! — воскликнул Сифакс, вновь увлеченный рассказом своего гостя.
— Но и это еще не все, — пытаясь скрыть улыбку, продолжал Сципион, — когда Отечество попадает в критическое положение и необходимо быстрое и однозначное принятие решений, объединение
— Ай да Корнелий, — сказал Газдрубал, — и меня ты сагитировал. И мне захотелось взглянуть на ваш, римский, мир. Да только мне это, хе-хе, не удастся, уж меня-то вы прихлопнете одним из первых… Ты же, любезный друг, Сципион, и привяжешь меня к своей триумфальной колеснице…
— Ну, Газдрубал, — прервал его лениво струящийся пессимизм царь, — ты на рассвете уезжаешь?
— Да, Сифакс, многие дела ждут меня в Карт-Хадаште. Надо войско собирать. Понял я, что пора нам забыть об Испании, да и про Италию, пожалуй, тоже, сохранить бы Африку. Неспроста ведь наш юный друг удостоил нас визита и расточал нам перлы своего обаяния и ума… Вижу, что, коли доведется ему вторично попасть сюда, он будет действовать в Африке куда решительнее, чем Ганнибал — в Италии… У тебя, царь, было очень интересно. Теперь меня просто распирает от гордости, что я был разбит таким блистательным во всех отношениях человеком… Но мы еще встретимся, не так ли, Корнелий Сципион?
— Обращайся проще, Газдрубал, для тебя я просто Публий. Конечно же, мы свидимся, и я рад, что наша встреча доставит тебе удовольствие, поскольку, как ты только что сказал, тебе приятны и победы, и пораженья от хорошего человека.
Газдрубал не смог вынести насмешку столь же невозмутимо, как мгновением назад Сципион, и побагровел.
— Друзья мои, не надо снова ссориться, — поспешил разрядить грозоопасную ситуацию Сифакс, — и вообще, у меня к вам просьба. Благодаря вам я теперь преисполнен добрых чувств и желал бы, насколько то в моих силах, оказаться в свою очередь полезным для вас. Пусть моя дружба объединит ваши души и помыслы, как сблизил ныне мой кров ваши тела. Обидно осознавать, что два величайших народа ведут между собою жестокую войну, от которой горит и сотрясается вся земля. Вот и сейчас ты, Газдрубал, заговорил о войске. Мир велик, в нем хватит простора для славы на всех. Так помиритесь же здесь, у меня во дворце, и это мне, да и всем остальным принесет гораздо больше радости и почета, чем если я, вооружившись, пойду с одним из вас против другого!
— У меня нет ни малейшей личной вражды к Газдрубалу, ибо противостояли мы друг другу в Испании не из неприязни, а выполняя долг перед Отечеством, дела которого определяются своими законами и не всегда зависят от воли людей, — сказал Сципион, повернувшись вполоборота к карфагенянину. — Сегодняшний вечер доставил мне удовольствие от беседы с вами обоими, и отныне как Сципион, я товарищ Газдрубалу, но как проконсул римского государства, я не могу вести какие-либо переговоры с карфагенским полководцем. Возможно, по окончании войны нам и удастся сотрудничать.
— Я также рад нашей встрече, — грустно промолвил Газдрубал, — честно должен заметить, что сегодня Сципион был даже еще более интересен, чем в сражении, хотя и там он не давал возможности скучать сопернику. Только уж слишком губительны его таланты для моего государства и всякий раз наносят ему тяжкий урон. Боюсь, что этот день не исключение.
— Друзья, вы растрогали меня чрезмерными похвалами, которые вызваны незнанием нашего народа. Поверьте, я — обычный римлянин, таких множество у нас. Если бы вы ближе познакомились, например, с моими товарищами Гаем Лелием и Корнелием Кавдином, их общество доставило бы вам не меньшее удовольствие. Просто сегодня в силу своего положения я один выступал за всех, но мои мысли и чувства представляли тысячи людей нашего Города, включая и предков, которые воспитали мой дух, потому, с вашего позволения, все услышанное мною, я адресую своему народу.
Эти слова Публий произнес стоя. Следом за ним встали и остальные.
— Ну, дорогие гости, — сказал Сифакс, — еще раз благодарю вас. Сегодня, несомненно, самый яркий день в моей жизни. Каждый миг общенья с вами имеет ценность для меня, но вы, конечно же, устали. Долг хозяина, противореча моему желанью видеть вас, повелевает мне предложить вам другие ложа: рассвет стоит за дверью…
Сципион забеспокоился, что после сна у варвара может измениться настроение или пунийцы воспользуются остатком ночи и придумают какую-нибудь хитрость. Он считал необходимым постоянно держать царя под своим влиянием. Поэтому Публий пышной фразой присоединился к высказанной Сифаксом оценке их встречи. Затем он заявил, что впервые в жизни находится в обществе столь знатных иноземцев и ему жаль отдавать сну драгоценное время своего визита, часы которого хотелось бы использовать как можно полнее.