Screenplay 4. Добившая_ся
Шрифт:
– Ну слушай и моё мнение. У меня есть особенность. Я вполне могу побыть одна – мне с самой собой никогда не бывает скучно. Более того, я привыкла к одиночеству, и мне будет сложно с ним расставаться. То есть, я не буду требовать к себе всё твоё внимание, но готовься к тому, что когда ты будешь оказываться рядом, я просто не смогу слезть с твоих коленей. Во всяком случае первые лет тридцать. Для меня это будет пытка – иметь тебя поблизости и не прикасаться. Я иначе любить не умею и не хочу иначе.
– Ох, – вздохнул Рональд, покрепче прижимая меня к себе, – это я как-нибудь переживу.
– Что это значит?
– Ты будешь посещать все премьеры, все презентации, все рекламные кампании. Тебе придется отрастить толстую шкуру, Лиз. Ты всегда будешь под прицелом камер и фотоаппаратов, тебя будут преследовать журналисты, тебя будут ненавидеть мои любимые фанатки. Я буду вынужден приставить к тебе охрану, и они будут сопровождать тебя везде, куда бы ты ни отправилась. Тебя ждут различные интервью, благотворительные мероприятия, светские вечеринки, приемы у высокопоставленных особ и ещё масса всего. Я не говорю, что это будет происходить постоянно, и ты целыми днями будешь крутиться как заведённая, разрываясь между всем этим, но всё же довольно часто. Это не так весело, как кажется на первый взгляд. Это работа и она утомляет.
– Ты тоже будешь всё это делать?
– Конечно. Я говорю о том, что тебе нужно везде со мной бывать.
– То есть куда ты, туда и я?
– Да. Ты не обязана всё это делать, но мне бы очень этого хотелось, это важная часть моей жизни и я хочу разделять её с тобой.
– Мне важно то же, что и тебе.
– Хорошо. Кроме того, я очень консервативен и считаю, что мы должны отдыхать только вместе. Так что ты везде будешь со мной, не только на работе, но и во время отпуска тебе не удастся от меня избавиться.
– Я… я не знаю, что сказать. Я чувствую себя опустошённой, потому что мне больше не о чем мечтать. Если всё будет именно так, как ты говоришь, то все мои мечты можно считать исполненными.
– Ну и отлично. Самое время подумать над общими мечтами.
– Уверен, что не торопишься?
– Тороплюсь? Ты разве предпочитаешь мужчин, годами жующих сопли?
– Нет, конечно, но…
– Послушай, – перебил он меня поцелуем в лоб, – я принял решение. В мире столько всего интересного, что мы можем делать вместе, что даже целой жизни для этого мало! Мне просто не терпится начать с тобой мечтать и с тобой же начать всё это реализовывать.
Его голос звучал очень уверенно, но я всё равно сомневалась. Как-то слишком неправдоподобно? Может, я действительно сошла с ума? Рональд отверг меня ещё тогда, на берегу, когда я собиралась признаться ему, и я просто-напросто свихнулась от горя? Что, если сейчас он просто тащит меня за руку по лесу, а я глупо улыбаюсь, бешено вращаю глазами и разговариваю сама с собой, пуская слюну? Я тут же представила себе зарешечённые окна, людей в белых халатах с глазами и инструментами, как у доктора Менгеле, узкие железные койки с кожаными ремнями, в которые продеваются лодыжки и запястья. Психу ведь невозможно объяснить, что он псих – всё происходящее в его больном воображении он принимает за чистую монету. Я поёжилась.
Или именно
Но всё равно награда за это кажется слишком нереальной, как будто ищешь закатившуюся под кровать монетку и находишь там, к своему ужасу, сокровища дюжины затонувших пиратских кораблей. Я ведь даже не рассчитывала на такую развязку, на его искренние взаимные чувства, в моём понимании это пугающе прекрасно. Я хотела посмотреть в его глаза, успокоить себя их уверенностью за наше – наше будущее, но стало слишком темно, и я не могла разглядеть их во мраке хижины.
Я боялась. Боялась поверить, потому что знала – если я впущу в своё сердце это счастье, если пойду за ним, то проклятые птицы склюют спасительные крошки за моей спиной, и я не найду дороги обратно. Если я поверю, то смогу жить только в той реальности, которую он создаёт сейчас для нас, навсегда утратив связь с прежней, в которой я без него. Я знаю себя и знаю, насколько это для меня опасно. Но разве у меня есть пути отступления?
Нет, поздно, я уже погрязла в нём. И даже мои навыки освобождения сознания от зависимости не помогут мне. Только не в случае с Рональдом. Я уже не разберу, что в нём хорошо, а что плохо. Что бы это ни было – всё это принадлежит ему, часть его, а значит – совершенно. Я уже шагнула в то зазеркалье, где недостатки искривляются до такой степени, что становятся достоинствами, а достоинства, отразившись миллион раз в зеркальных коридорах, приобретают божественный смысл. Мне уже не спастись, и значит, есть только один путь – вперёд, но… как же страшно!
– Рональд, – начала я опасливо, – помнишь, ты сказал мне, что если я засомневаюсь в том, что счастье настоящее, я могу спросить у тебя?
– Как ты думаешь, почему я так сказал?
– Почему же? – я хотела услышать это от него.
– Я уже тогда представлял исход нашего необычного знакомства и, продумав всё заранее, отрезал тебе пути к отступлению.
– Довольно хитро, – признала я. – Ладно, притворюсь, что ты не раскрывал мне свои карты. Скажи же мне, Рональд, это всё – правда?
– Правда. Смело буди ту, другую. Буду делать её счастливой. Ну и тебя тоже, – он ласково потрепал меня по волосам.
Я ещё подумала. Предприняла последнюю попытку избежать своей восхитительной участи:
– И тебя не смущает, что я не сильна во всех этих навыках, необходимых каждой доброй жене – в вышивании, кулинарии и накрахмаливании воротничков?
– О Боже, нет! Это всё меняет! Ничего не получится, извини, спасибо за компанию.
– Но зато я играю на фортепиано! – поспешила я реабилитироваться.