Screenplay 4. Добившая_ся
Шрифт:
– Ветер поднимается, Лиз.
– Разве это ветер? – зевнула я. – Вот представь себе бесконечный непрерывный ураган, длящийся уже миллионы, а может и миллиарды лет, в котором ветер дует со скоростью две тысячи километров в час. Это как никогда непрекращающаяся ударная волна от атомного взрыва. Представляешь, какая это мощь? Например, чтобы воспарить, как ястребам над пропастью, нам понадобится вертикальный ветер скоростью всего лишь двести километров в час. А теперь умножь силу этого ветра на десять, и ты получишь представление об атмосфере Нептуна.
– Намекаешь, что мне удастся затащить тебя в шалаш только тогда, когда ветер
– Вряд ли это нас спасёт. Шалаш не выстоит, да и мясо с костей сорвёт быстрее, чем мы до него доберемся, – я закрыла глаза, блаженно проваливаясь в сон.
– Хьюстон, у нас проблемы, – он снова выдернул меня из полузабытья.
– Какие?
– Кажется, дождь начинается.
Я прислушалась к шороху редких капель в листве.
– Разве это дождь… – начала, намекая на то, чтобы он оставил меня в покое и дал поспать.
– Только не нужно рассказывать мне про дожди из серной кислоты на Венере, – перебил меня Рональд.
– А про горизонтальный дождь из осколков стекла, летящих на скорости шесть тысяч километров в час?
– Разве такое бывает?
– Бывает ещё и не такое. Расскажу как-нибудь. Я так устала…
Он ещё крепче прижал меня к себе.
– Совсем замучил тебя своими разговорами?
Не было сил отвечать, не было сил кивать всей головой, и я кивнула бровью. Снова увидела какой-то ужасно приятный сон.
– Лиз… – отвлёк меня голос.
Я проснулась, увидела его лицо и наяву, расплылась в дурацкой улыбке.
– Почему ты улыбаешься? – спросил Рональд.
– Ты мне приснился. А когда я открыла глаза, оказалось, что сон – это не сон. Ты и вправду существуешь. Это так хорошо.
Он ласково убрал волосы с моего лба, а я обиженно насупилась:
– Только вот зачем ты мне снишься, если ты у меня есть настоящий? Не снись мне больше, пожалуйста! Мне становится страшно, и я просыпаюсь.
– Почему, дурочка?
– Потому что когда я сплю, я знаю, что всё что вижу – это сон. И когда вижу там тебя, пугаюсь, что ты тоже всего лишь сон.
– Всё сон, Лиз.
– Да? – огорчилась я. – И это?
– Особенно это.
– Хочешь сказать, ты мне и сейчас снишься?
– Да. Я тебе, а ты мне.
– Значит, ты меня не до конца разбудил?
– Пока ещё нет.
– Почему?
– Потому что так мы можем быть вместе.
– Не хочу, чтобы ты мне снился, хочу тебя настоящего. Разбуди меня.
– Когда-нибудь обязательно.
– Тогда перестань мне сниться. Это не смешно.
– Ну уж нет. За твоё непослушание я буду являться тебе во снах. Может, всё таки пойдём в дом?
– Ага. Попозже.
– Хорошо, спи. Но это пока. Когда выберемся отсюда, ты от меня просто так не отвяжешься. Я люблю разговаривать. Нужно разговаривать, Лиз, чтобы лучше понимать друг друга. Чтобы любить кого-то, его необходимо понимать, и взаимопонимание – оно ведь важнее всего, важнее даже привязанности. Если твоя любовь – лишь желание обладать, то она не настоящая. Знаешь, что мы сделаем? Мы сбежим от всего мира, примерно так, как сейчас, с поправкой на полный холодильник, конечно, и будем много разговаривать. Есть у меня один остров на примете…
Слабость не дала мне дослушать его.
Через какое-то время Рональд поднял меня на руки, и я снова проснулась. Эти несколько шагов, что он прошёл до нашей хижины, бережно прижимая меня к себе, я чувствовала себя такой счастливой, что мне было страшно.
Глава 6
Утром
Я жадно всматривалась в каждый просвет, надеясь, что вот сейчас деревья расступятся, и нам откроется вид на какую-нибудь холмистую равнину, усеянную маленькими избушками. Вслушивалась в шум ветра, пыталась отыскать в нём далёкий отзвук колёс, шелестящих покрышками по гравию деревенской дороги или по асфальту междугородной трассы. Всё тщетно. Лишь ветер в кронах и всплески воды в ручье.
Я плелась за Рональдом на ватных ногах, и слабость раскачивала меня, как пьяного, которого вот-вот вынесет на проезжую часть. Я чувствовала себя уставшей, невыносимо, бесконечно, неимоверно уставшей, болела голова. Мне было тяжело, словно на плечи мне взвалили огромные брёвна, и каждый шаг давался невероятными усилиями. Но мы отдыхали совсем недавно, наверное, и часа не прошло. Это была странная усталость, не такая, как после долгой пробежки или тяжкой работы, когда натруженные мышцы дрожат и слабеют. Мои ноги просто отказывали мне, я их не чувствовала. Я рухнула на колени, но Рональд не обернулся – мягкая земля впитала звук падения.
– Рональд, – позвала я его, – не могу идти.
Он подошёл ко мне и встревоженно опустился рядом. Взял меня за руку, с испуганным удивлением посмотрел на неё и тут же прижался губами к моему лбу.
– Ты вся горишь, – прошептал он, даже не пытаясь скрыть отчаяния.
Взгляд его заметался по сторонам, словно ища помощи, а я легла на землю и зажмурилась. От света глазам было больно.
Тянулись бесконечные часы.
Ходьба заставляет время бежать намного быстрее, но когда просто лежишь и корчишься от ломоты во всём теле, время ползёт так медленно, будто ещё чуть-чуть, и оно развернётся в обратную сторону. Рональд развёл костёр, и пламя освещало его напряжённое лицо. На него было страшно смотреть – он разрывался между осознанием своего бессилия и желанием не пугать меня ещё больше, старался выглядеть спокойным, но это у него получалось плохо.
– Я обычно редко болею, – сказала я, чтобы его подбодрить, – а если болею, то не больше трёх дней.
– И при этом у тебя есть лекарства.
Крыть мне было нечем, и я промолчала.
Я всегда забывала о том, насколько коварна боль, и как она может разом вывести из строя. Жестокая и непримиримая, она бьёт сразу по всем чувствам, отрубает от внешнего мира, оставляет с собой один-на-один. Кажется, температура поднималась ещё выше, перед глазами всё плыло. Я чувствовала себя воспалённым нарывом, так горело всё тело, и больно было везде. Но голове особенно. Тупая тягучая боль сменялась острой, пульсирующей, я морщилась и пыталась массировать себе виски, но это не помогало. Кроме температуры и ломоты во всём теле других симптомов простуды не было.