Сделка с профессором
Шрифт:
– Ну как? Тебе нравится? – спросила она, красуясь перед Атли.
– Ты прекрасна, – глухо выдавил он, облизнув пересохшие губы. – И любые драгоценности лишь слегка подчеркивают это.
Он притянул ее к себе и снова поцеловал, и Бетти мгновенно растворилась в нескончаемом потоке его ласк. Она и не заметила, как оказалась лежащей на диванчике в спущенном по пояс платье и с задранной юбкой. Атли посасывал то одну ее грудь, то другую, а она стонала в голос, раздвигая ноги и умоляя его о еще большем удовольствии. С довольной ухмылкой он навис над ней и принялся расстегивать брюки, но в этот момент раздался
Звук тут же стих, но очарование момента было разрушено. Бетти осознала, что перешла черту и пала уже ниже некуда. Она опустила голову и принялась приводить себя в порядок, силясь не разрыдаться в голос.
Атли не заметил ее душевных терзаний, занятый совсем другими мыслями, и сказал:
– Бетти, драгоценная моя, сегодня вечером мне нужно будет ненадолго отлучиться. У меня назначена встреча. Сейчас мне требуется хорошенько подготовиться к ней. Ты не могла бы занять себя чем-то, пока я буду работать? Мне доложили, что ты совсем не выезжала верхом из усадьбы. Может быть, тебе немного прокатиться, развеяться? А завтра, обещаю, я буду полностью в твоем распоряжении. Договорились?
Беатрис не могла на него смотреть, она подскочила на ноги и выпалила:
– Отличная идея!
И вылетев в коридор, понеслась в свою комнату.
«Я отвратительная, никчемная, похотливая тварь! – ругала она себя, обливаясь слезами. – Он счел меня легкодоступной потаскушкой и при первой возможности отослал подальше, лишь бы не соблазниться».
Она ворвалась в спальню, упала на кровать и горько-горько зарыдала, уткнувшись в подушку, чтобы никто не мог ее услышать.
Оплакав свою загубленную жизнь, она поднялась и начала переодеваться. Измятое дымчатое платье полетело на пол, а вместо него она облачилась в темно-зеленую амазонку. Бросив мимолетный взгляд на опухшее от слез личико в зеркале, она криво усмехнулась своему отражению и сказала:
– Так тебе и надо, дура безмозглая. Нечего на мужиков бросаться.
И скорчила кривую рожицу так, как они делали еще в приюте, дразня самых никудышных, всеми презираемых воспитанников. Беатрис, чувствуя непреодолимое одиночество и тяжелую, снедающую тоску, открыла шкатулку на туалетном столике и достала со дна медальон, подаренный бабушкой.
Она погладила потемневшую оправу и всмотрелась в выражение лица миловидной девушки, ища поддержки и понимания. Но в больших темных глазах отражалась лишь грусть и сочувствие.
«Даже ты меня осуждаешь, мама, – с щемящей душу печалью подумала Бетти. – Наверное, тебе зазорно, что твоя дочь выросла такой отвратительной. Прости, пожалуйста. Я исправлюсь. Я обязательно исправлюсь. Прямо сейчас поеду к часовне и помолюсь Богам. Попрошу помощи в укреплении духа для борьбы со сладострастием».
Глава 17
Оседлав Снежинку, Беатрис выехала за ворота, и никто ей слова не сказал против.
«И какой смысл был запрещать мне кататься верхом? – с недоумением размышляла она, поправляя висевший на цепочке медальон с портретом так, чтобы он не мешал при быстрой езде. – Атли вернулся, и теперь никому нет дела, что я одна еду в пустошь. Все же Пруденс очень странная. Или она не хотела, чтобы хозяин на нее прогневался?»
Перелесок остался позади, и перед Бетти открылась запорошенная пушистым снегом
«Будет буря», – мелькнула в голове мысль.
Но Бетти будто назло грозящей непогоде, а вернее было бы сказать самой себе и Атли, подстегнула кобылу и понеслась рысью к уходившей вбок дороге.
Снежинка, почуяв, что наездница не против отправиться туда, куда ей давно хотелось, поспешила свернуть направо. И скоро за холмом выросла старая, полуразрушенная часовня.
Каменные стены почернели от времени и местами осыпались, оконные и дверные проемы сиротливо зияли, обнажая темное нутро пристанища богов на земле. Долгие годы принесли разрушение и остроконечной крыше, то тут, то там виднелись участки, не покрытые черепицей. Шпиль, установленный последователями культа божественной пары на самой вершине, накренился и грозил вот-вот рухнуть вниз.
Место показалось Беатрис мрачным и пустынным. Где-то невдалеке слышался рев беснующегося океана. Она поежилась от крепчающего мороза и пошла ко входу.
«И чем тут могли заниматься Пруденс и Кло? – гадала Бетти, взбираясь по ступенькам. – Не может быть, чтобы в таких условиях хотелось молиться и о чем-то просить Богов».
Внутри часовня выглядела еще более удручающе. Посреди небольшого зала проломился пол, и из образовавшейся расщелины торчали голые кривые ветки проросшего дерева. Сквозняк завывал, блуждая меж колон и неприкрытых оконных проемов. Наметенный снег образовал сугробы, скрывшие глубокие трещины в полу. У дальней стены валялись в беспорядке каменные глыбы. И только человек с особенно богатой фантазией смог бы угадать в них обломки статуй Эльвина и Иданы да их алтарь.
Увидев эти жалкие останки былого величия, Беатрис содрогнулась от мысли, что часовню разрушило вовсе не время, а какой-то ярый богохульник, невзлюбивший божественную пару. Она увидела у левой стены скрытую за перилами лестницу и направилась к ней, намереваясь поскорее закончить с осмотром и вернуться в усадьбу.
Узкие ступеньки уцелели лишь частично, на некоторых отрезках раскрошившись до основания, но Бетти с упорством, заслуживающим более достойного приложения, поднималась все выше и выше, решив узнать, что там скрывается под самой кровлей. Подъем внезапно закончился, и Беатрис очутилась на квадратной площадке, когда-то служившей местом, где фонарщик зажигал сигнальный огонь, возвещавший мимо проплывавшим морякам о близости берега и острых подводных скал.
Одинокая оборванная цепь до сих пор свисала с толстой потолочной балки, а вот самого фонаря давно не было и в помине. Проржавевшие кольца надсадно скрипели, тревожимые порывами усилившегося ветра. Бетти ухватилась за торчавший из стены крюк, перегнулась через упиравшийся в живот подоконник и посмотрела вниз. Высота была приличной, у нее даже голова слегка закружилась, и Беатрис поскорее выпрямилась.
«Если отсюда свалиться, то вполне можно свернуть себе шею. И никто не спасет, даже крика не услышит», – пронеслась боязливая мысль.