Сделка
Шрифт:
Настя нашла его на софе, свернувшегося в комок, с испариной на горячем лбу, бормотавшего сквозь сон имя жены. Он бредил, его била лихорадка. Слуги разбудили молодого барона, чтобы помочь перейти в спальню и лечь уже по — человечески. Отправили записку с просьбой приехать Антону Павловичу. За последнее время, он очень уж часто бывал в доме Гинцбургов, и теперь снова требовалась его помощь.
Врач осмотрел Виктора, и обратился ко мне:
— Это не болезнь, Альберт Илларионович. Признаков заболевания никаких нет, кроме высокой температуры. Что — то произошло в доме? Похоже
— Да, к сожалению, — устало потёр глаза, сидя в кресле. Стоять мне было тяжело. — Это могло бы быть причиной.
— Что ж… Ясно. Жар сойдёт. Давайте ему средства от жара и успокоительные капли. Здесь уже никакие травы не помогут. Похоже, барону очень уж тяжко. Нужно применять более радикальные меры, чтобы состояние не переросло в затяжную депрессию. Я, конечно, не психиатр, душу лечить не умею, но тело тоже в порядке никогда не будет, если душа страдает.
— Спасибо, вам, Антон Павлович. Хотя бы теперь знаем, что это не хворь какая.
— Хворь, но не физическая, — вздохнул врач. — Здесь я вам не помогу. Откланяюсь, если не возражаете.
— Конечно — конечно, любезный. Благодарим вас, — нашёл силы подняться и пожать руку доктора, что выручал нас уже не в первый раз.
Антон Павлович ушёл, а я снова сел в кресло, задумавшись.
Тамара сама всё знает лучше меня, что и как давать. Она подкована в лечении, и уже отправилась за необходимыми микстурами. Настя обтёрла ветошью лицо Виктора и положила прохладный компресс на лоб, чтобы немого унять жар. Она посмотрела в ожидании на меня.
— Иди, милая, — заметил я её взгляд. — Я посижу с ним. Если что — позову.
Девушка ушла.
Я снова посмотрел на бледное лицо сына. Такой взрослый, сильный, характерный — и вдруг просто сломался? Я будто вновь вижу маленького мальчика, который потерял любимую женщину.
Нам было непросто тогда. Я так и не смог больше никого полюбить. В моей душе и сердце до сих пор живёт только моя Варенька, которая успела так мало и подарила мне лишь Витю. Бог знает, как я любил его мать и как хотел ещё детей, большую семью. Но жизнь распорядилась иначе, и скорая болезнь забрала мою жену. Мне ли не знать, что Виктор пережил, думая, что Елена умирает. Я это проходил тоже.
Спасибо моей Варваре — каков орёл вырос: красавец, умница. А, теперь вон он лежит, орёл, как будто подстрелили на охоте. Бледный, слабый, постоянно зовёт её.
Что с ним произошло? Я никогда сына таким не видел. Он заболел из — за Елены, это однозначно. Но что у них случилось? Куда она уехала? Она не вернётся? Они оба как воды в рот набрали и никому ничего не объяснили.
Если сын слёг — значит, княжна уехала насовсем. Они расстались? Но как, ведь они венчанные! Так просто нельзя взять и разойтись. Елена забрала и свои вещи, она не намерена возвращаться. Как же так? Я ничего не понимал.
Витя что — то натворил, и поэтому отпустил её сам. Вряд ли жена уехала бы от мужа, если бы он не позволил. Каким бы упёртым не был сын, но я должен всё выяснить, когда ему станет легче. Иначе моё сердце разорвётся от переживаний вовсе.
Почему у них ничего не вышло? Что он наделал, что она
Ох, говорил я Вите не жениться на ней. И был прав — сколько уже всего произошло за их недолгий брак. А лучше бы ошибся. Виктор успел привязаться, прикипеть даже к жене, поучаствовать из — за неё в дуэли. Постоянно это напряжение между ними, грубый тон. Он давил на неё, я всё прекрасно видел, но надеялся на его мудрость. Выходит, страсть победила в нём, заставляя обижать супругу. Слышал я порой случайно их беседы и был изумлён тем, что творилось с ним рядом с этой женщиной. Но я не должен был вмешиваться в дела мужа и жены.
Не смогла она привыкнуть к его напору, не смогла принять. И теперь он страдает.
Если бы я только мог помочь — я бы всё сделал. Но я даже не знал причины их разлада. Развод — очень трудный процесс, да и скандал какой… Я сделаю всё, чтобы не допустить этого. Хотя бы попытаюсь.
Спустя несколько дней Виктору стало легче. Жар оставил его, бредить он перестал по ночам. Постепенно он начал приходить в себя и брать волю в кулак. Барон встал с постели и начал заниматься делами, которые итак уже порядком запустились без его острого ума.
Механически он жил и делал все, что и до того, как Елена покинула наш дом. Порой мужчина будто застывал и забывался, глядя в одну точку. Настроение его было просто отравительным, и попадало всем, кто подвернулся под руку. Вечерами он пил, много пил, пытаясь залить душевные раны бренди. Получалось плохо, и наутро он был ещё злее.
Не только подчинённые, но и даже партнёры высказывались весьма осторожно, чувствуя тихую агрессию Виктора, которого явно чем-то очень сильно задели и разозлили. Весть о том, что Елена от него уехала, пока ещё не достигла их ушей, причины такого самочувствия барона Гинцбурга они не знали, но на рожон предпочитали не лезть. Впрочем, Виктору плевать
— пусть бы и узнали. Мнение общества его не интересовало ни раньше, ни сейчас.
Я решил, что настало время поговорить с ним. Я должен знать, что произошло, чтобы иметь возможность помочь.
Вечером вошёл в кабинет сына. Виктор сидел за столом, разглядывая чертежи.
— Папа? — поднял он глаза. — Проходи, присаживайся. Как самочувствие?
Он весь день провёл на объекте, а я остался дома — снова было недомогание.
— Спасибо, — присел на стул напротив него. — Всё хорошо, сын. Захотел, вот, тебя увидеть. Поговорить.
— Поговори, — Виктор снова опустил глаза на чертежи, и закусив губу, увлечённо делал карандашом пометки.
Работа хорошо его отвлекала. Он сбежал в работу.
— Что произошло? — спросил его прямо в лоб.
— С кем? — не поднимая глаз, спросил сын.
— Не делай вид, что не понимаешь, о чём я хочу поговорить. И о ком.
Мужчина тут же поднял вспыхнувший взгляд на меня:
— Мы не будем говорить о ней.
— Будем. Я должен знать, пойми.
— Папа. — бросил он со стуком карандаш на стол. — Всё, что тебе нужно знать — это то, что я не хочу говорить об этой женщине.