Сделка
Шрифт:
– А ведь ты тоже морской пехотинец, - сказал я.
– Да. Уж это ты о себе помнишь, правда, приятель? Не удивительно. Ни один живой морской пехотинец не забудет, кто он. Даже мертвые это помнят. Ты можешь забыть свое имя - что за важность! Но ты никогда не забудешь, что ты - морской пехотинец.
– Даже если захочешь, - добавил я.
– Это верно. А вот и один из местных долбаных матросов.
К нам подвалил санитар в голубой форме. Он был довольно веселым. Да и кто бы не веселился, неся вахту
– Рядовой Геллер, - сказал он, встав передо мной и слегка покачиваясь. Есть что-то такое в расклешенных брюках, от чего морские пехотинцы звереют. Наверное, этому было объяснение, но я его забыл.
– Так они меня называют, - сказал я.
– Но это все хренотень. Я не Натан Как-его-там.
– Кем бы вы ни были, доктор хотел бы вас видеть.
– Я тоже хочу с ним встретиться.
– Сообщите об этом в комнату медсестер в течение пяти минут.
– Ой-ой-ой! Санитар отчалил.
– Он что, разве не знает, что идет война, - проворчал Диксон.
– Никому не пожелаю оказаться в районе боевых действий, - сказал я.
– Да. Дьявол! Я тоже.
– В этом доме есть гальюн?
– Конечно.
Он бросил окурок на пол и растер его мыском ботинка.
– Пошли со мной, - сказал Диксон. Он поднялся и оказался ниже, чем я думал, но был крепкого сложения - такие мускулы появляются после пребывания в военном лагере для подготовки новичков и срока - а то и двух - службы. Диксон отвел меня в холл, а оттуда - в сортир, где я наконец увидел зеркало. Я посмотрел на себя.
Лицо под белой повязкой на лбу было желтоватым, но явно американским. Я не был япошкой. Что-то другое. Зато я понял, почему Диксон назвал меня папашей. Мои волосы, каштанового цвета на макушке, по бокам стали совершенно седыми. Моя кожа задубела, морщины расползались по лицу, как трещины на пересохшей земле.
– Как ты считаешь, я похож на еврея?
– спросил я Диксона.
Диксон стоял с другой стороны раковины и изучал себя в зеркале. Потом он оторвался от этого занятия и взглянул на мое отражение.
– Ирландец. Ты - ирландец, если я их вообще отличаю, - сказал он.
– Но ирландцы не говорят слов, таких, как schmuck, не так ли?
– Если они живут в большом городе, то говорят. Вот, к примеру, в Нью-Йорке.
– Так ты оттуда?
– Нет. Из Детройта, но в Нью-Йорке однажды останавливался. И скажу тебе, даже словами всего не выразишь, что я там увидал. Ну так вот. Послушай. Посмотри-ка сюда. Это все доказывает. Однажды и навсегда.
Он закрыл одну половину лица рукой и смотрел на себя одним глазом.
– Что доказывает?
– спросил я.
– Что я чокнутый, - прошепелявил он открытым уголком рта.
– А теперь взгляни.
Диксон закрыл другую часть лица. И опять посмотрел на
– Видишь, они совершенно разные.
– Что?
– Половины моего лица, сукин ты сын, да ты еще и глухой впридачу! Они должны быть одинаковыми, а они разные. Моя чертова физиономия - она расколота надвое. Эта гребаная война. У меня не все дома, вот так-то!
Диксон отвернулся от зеркала, положил мне руку на плечо и усмехнулся; я заметил, что между передними зубами у него была дырка.
– Мы там, где должны быть - ты и я, - сказал он.
– Думаю, так и есть, - ответил я ему.
– Semper fi2, - пожал он плечами и, надувшись от важности, ушел.
Я решил выходиться. И я не забыл, как это делается. Я сидел в сортире, докуривая свою сигарету, и раздумывал, как я хочу выбраться из этого места. Как мне хотелось попасть домой! Где бы мой дом, к дьяволу, ни находился.
Я смыл дерьмо, подошел к раковине и плеснул воды в лицо, после чего отправился на встречу с доктором.
Он ждал меня возле комнаты медсестер и был одет не в военную форму. Белая кофта, белые штаны. Он был молод для врача - лет около тридцати. Аккуратно причесанные темные волосы, аккуратные усы, бледный, коренастый.
Доктор протянул мне руку.
– Рад видеть вас, рядовой Геллер, - сказал он.
– Если это мое имя, - ответил я.
– Это я и хочу помочь вам определить. Я - доктор Уилкокс.
Ясное дело, штатский.
– Рад познакомиться с вами, док. Вы и вправду думаете, что сможете мне помочь вернуться? Вернуться к моему имени? Вернуться туда, откуда я?
– Да, - ответил врач.
– Мне нравится ваша уверенность, - сказал я.
– Но я всегда считал, что уж если парень свихнулся, то это навсегда.
– Это не совсем верно, - ответил он, жестом приглашая меня в маленькую комнату с двумя стульями и столом. И смирительной рубашки что-то не было видно. Я зашел. Доктор продолжил: - Многие психические расстройства поддаются лечению. А те, что получены в результате стресса, такого как, например, участие в военных действиях, вообще довольно легко вылечиваются.
– А почему?
– Потому что травма - вещь временная. Вы должны быть благодарны, что у вас не физическое увечье и не хроническое заболевание.
Я сел на один из стульев.
– Так вы собираетесь провести мне курс серотерапии?
Уилкокс продолжал стоять.
– Можно лечиться амиталом натрия. Существует еще шоковая терапия. Но для начала я хочу попробовать помочь вам простым гипнозом.
– Док, вы что, не знаете? Водевиль мертв!
Он улыбнулся.
– Это не вставной номер в выступление, рядовой. Гипноз много раз доказывал свою эффективность при лечении неврозов, полученных на поле боя. В их числе амнезия.