Сделка
Шрифт:
– Это хорошо, что ты убил мерзавца Борджиа и его сучку, - сказал он. И то, что потом позвонил мне, чтобы мы навели там порядок, я тоже ценю. Подумай только, что из этого могли раздуть газеты. А ты знаешь, сколько ребят втянули в дело Карей? Черт! Вот тебе и Рикка. Вот так вот.
– Он попивал вино.
– Я твой должник.
Нитти говорил мне это и прежде, и не раз. Больше двух раз.
– Выпей-ка, - произнес он.
Я согласился. Мы сидели и пили, и я сказал:
– Если уж ты считаешь, что ты - мой должник, Фрэнк, то я бы хотел получить долг. Нитти пожал плечами.
–
– Ты знаешь насчет моего приятеля Барни Росса. Нитти кивнул. Конечно, он знал: ведь я от него это и услышал. Или от Кампанья, что одно и то же до сегодняшнего вечера, по крайней мере. Нитти спросил:
– А ты поговорил с ним о его беде?
– Да, - ответил я.
– И он уверяет, что контролирует ситуацию. Он говорит, что это ему нужно, чтобы снимать боль, чтобы заснуть. Он говорил об этом, как о каком-то пустяке, а потом попросил ничего не рассказывать его жене и его семье.
– Барни хороший человек, - промолвил Нитти.
– Ему нельзя сидеть на игле. Это погубит его.
– Знаю.
Похоже, это разозлило Нитти.
– Барни - герой. Дети смотрят на него. Он не должен идти этой дорогой.
– Тогда помоги мне остановить его.
Он посмотрел на меня, и на мгновение я увидел прежнего Фрэнка Нитти.
– Распорядись, - попросил я, - чтобы в Чикаго никто не продавал наркотиков Барни Россу. Перекрой его источник. Понял?
– Понял, - ответил Нитти.
Мы пожали друг другу руки у передней двери, и я вышел на морозный воздух, думая о том, как много глаз, кроме глаз самого Нитти, следит за мной.
12
Друри вел. Мы оставили машину, на которой не было карточки потребления горючего, возле кладбища Вудлоу и направились на юг вдоль железнодорожных путей. Моросил дождь. Это была Иллинойская центральная железная дорога. Дорога не была электрифицирована; по ней ходили товарные поезда. В это время дня, около четырех, на дороге было мало поездов, может, они и вовсе не ходили днем - вплоть до часа "пик". Дело в том, что Сермак-Роуд была слишком крупной магистралью, чтобы в это время дня ее дублировали поезда.
Мы шли прямо по путям. Слева, всего в нескольких кварталах от меня, была центральная часть Бервина, а прямо на север располагалась ферма. Здесь же дорога проходила через дикую прерию - по высокой траве, среди кустарников и деревьев. С правой стороны было проволочное ограждение, за которым виднелись очертания кирпичных строений санатория. Там собрались несколько полицейских в форме; три человека в спецодежде, явно рабочие железной дороги, стояли в стороне. Их расспрашивали.
Мы с Друри спустились с железнодорожной насыпи и, продираясь сквозь кусты и высокую траву, направились к полицейским, стоявшим около забора. Один из копов, человек лет пятидесяти, в белой фуражке, подошел к Друри и протянул ему руку. Они обменялись рукопожатием, и полицейский в белой фуражке представился:
– Я - шеф полиции Роуз, полицейского отделения Риверсайда. А вы, должно быть, капитан Друри.
Друри сказал, что так оно и есть.
– Спасибо, что вы прибыли сюда так быстро. Нам надо, чтобы вы опознали тело. А мы с удовольствием
Друри не представил меня; все решили, что я просто еще один коп. На этот раз я находился в его офисе, когда ему позвонили. Корреа попросил его поговорить со мной еще раз, и из вежливости я приехал по железной дороге в Таун-Холл-стейшн. И вот я сидел там, а он ругал меня, когда раздался телефонный звонок.
В результате мы с ним стояли в канаве около Иллинойской центральной железной дороги между Норт-Риверсайдом и Бервином среди ошарашенных деревенских полицейских, которые натолкнулись на труп человека - не совсем из их компании, но, в общем-то, типичного жителя этих мест.
Он сидел, прислонившись к забору, примяв под собой траву. Его коричневый котелок съехал набок, голова запрокинулась и упиралась в металлический столб. В правой руке у него был револьвер. На нем были модный серый клетчатый костюм, дорогое коричневое клетчатое пальто и голубой с коричневым шелковый шарф. Поверх туфель были надеты галоши - на земле еще был снег. А над носками виднелись белые шерстяные кальсоны. Над правым ухом было пулевое отверстие; такое же отверстие, из которого вылетела пуля, было над его левым ухом.
Мы с Друри наклонились над ним - с разных сторон. В воздухе пахло порохом.
Он, должно быть, подстригся этим утром, - промолвил я.
– Почему?
– спросил Друри.
Я не сказал Друри, что вчера встречался с этим человеком. И не собирался говорить.
– Видно, что стрижка свежая. Да и запах помады чувствуется.
– Я чувствую запах вина. Он, наверное, был смертельно пьян. А теперь он просто мертв.
Друри выпрямился и обратился к шефу Роузу:
– Все правильно. Это Фрэнк Нитти.
– В его водительских правах написано - Нитто, - произнес Роуз.
Друри пожал плечами.
– Нитто - это его настоящее имя, - он усмехнулся.
– Ему наверное, казалось, что Нитти - это по-американски.
Я осторожно снял шляпу с головы Нитти. В коричневом котелке было несколько пулевых отверстии. Точнее, пять.
– Билл, - сказал я.
– Взгляни-ка сюда. Я показал ему шляпу.
– Как, черт возьми, одна пуля, попавшая ему в голову, могла продырявить шляпу в пяти местах? А фатальный выстрел оставил только одно отверстие, вот здесь...
– Я посмотрел в дырку.
– Откуда другие отверстия? Мыши?
Друри взял шляпу и повертел ее в руках, разглядывая. Он нахмурился.
Роуз заявил:
– У нас есть свидетели. Может, они помогут нам решить эту загадку.
Он подвел нас к трем железнодорожникам. Двое из них были худыми, лет сорока. Они были невероятно похожи, хотя сказали нам, что они не братья. Третий, грузный, был лет тридцати пяти.
Друри представился, и тогда один из худых вышел вперед и сказал, что его зовут Вильям Сибауэр, он работает кондуктором. Он и двое других стрелочник и сигнальщик - были на паровозе, когда все началось. На нем были очки в проволочной оправе - это как раз и отличало его от другого худощавого человека. Говоря, он снял очки и вытер стекла от капель дождя. Он нервничал.