Сдержать свое слово

Серова Марина Сергеевна

— Мам, иди сюда, проконсультируй.

Появившаяся на пороге дородная женщина в засаленном зеленом халате сообщила, что ее соседка Светочка в данный момент находится не на работе, как я предполагала, а в больнице.

— Несчастье у нее — дочка тяжело больна. Она уже вторую неделю дома практически не живет.

Я спросила координаты больницы и получила подробные объяснения.

До городской клиники доехала за пятнадцать минут. Отделение онкологии располагалось в левом крыле, отдельно от остальных. Выяснив номер палаты, я собралась подняться на третий этаж, но не тут-то было. Два омоновца в камуфляжной форме, приняв грозную стойку, давали проход только посетителям в белых халатах,

со сменной обувью и без лишней поклажи в руках. Мой умоляющий взгляд и разглагольствования о необходимости посещения больного ребенка не пошевелили ни один мускул на их каменных, равнодушных лицах. Мне в двух скупых фразах объяснили, в каком виде можно являться в палату. Все дальнейшие переговоры с контингентом без обязательной униформы, к каковому относилась я, закамуфлированные стражи свели к нулю.

Был самый разгар посещений: в холле находились больные со своими друзьями и родственниками, из-за чего в помещении стоял непрерывный гул. Мое внимание привлекла пожилая санитарка, безуспешно пытавшаяся втиснуть каталку с лежачим больным в узкие двери служебного лифта.

— Давайте я вам помогу, — небескорыстно предложила я.

Прежде чем створки лифта сомкнулись, я проскользнула в кабину и мило улыбнулась бабульке-санитарке.

— Что, первый раз, что ли? — с напускной строгостью спросила она.

Я покосилась на больного с совершенно бледным, лишенным всякого выражения лицом.

— Самый первый. Но мне очень надо.

— Ладно уж… — в голосе бабульки сквозили снисходительные нотки. — Ну давай, выкатывай.

Оказав ей помощь, я спустилась на лифте с пятого этажа на третий. Прошла по коридору, глядя на нумерацию на дверях, нашла нужную мне десятую палату и заглянула. Запах лекарств, стоявший и в коридоре, в маленьком помещении, чувствовался намного сильнее.

Из трех коек в палате были заняты только две. Подходящей по возрасту оказалась одна девочка — как раз лет шести. Она спала, повернув голову набок и широко раскинув руки. У окна спиной ко мне стояла белокурая женщина.

— Здравствуйте. Коврина Светлана — это вы? — стараясь говорить потише, спросила я.

Женщина резко повернула голову в мою сторону.

— Да, я, — еле слышно произнесла она.

— Мы могли бы поговорить?

Светлана бросила тревожный взгляд на спавшую дочь и молча вышла, бесшумно прикрыв дверь.

— Пойдемте туда, — она указала рукой на специально отведенное место для посетителей, где стояли два мягких дивана и на стене висела картина неизвестного, потому что абсолютно бездарного художника, довольно нелепо изобразившего морской пейзаж. Мы расположились на одном из свободных диванов, и я поспешила объясниться.

— Леонид Викторович Коврин, 1973 года рождения, проживавший в городе Тарасове, являлся вашим мужем?

— Почему вы говорите в прошедшем времени? — встревожилась Светлана. — Он что, переехал в другой город или с ним что-то случилось?

Я сделала многозначительную паузу.

— Его убили.

Производить предварительную подготовку в данном случае я посчитала излишним. Даже если эта женщина не замешана в убийстве своего мужа и мое сообщение будет для нее новостью, пусть узнает обо всем сразу, без длительных томлений и предчувствий. Светлана так сильно стиснула пальцы, что они издали неприятный хруст. Лицо выразило непереносимую боль и смирение одновременно. Было видно, что эта женщина подготовила себя ко всему в этой жизни.

Вскоре оцепенение сменилось всплеском естественных в таком случае эмоций. Губы ее задрожали, ресницы часто заморгали, и из глаз полились слезы.

— Кто? За что? — выдавила Светлана, еле шевеля губами.

— Следствие еще не закончено, поэтому ничего

определенного сказать пока не могу. От вас требуется помощь. Я буду задавать вопросы, а вы с максимальной точностью и откровенностью попытайтесь на них ответить. Договорились?

Светлана молчала. Ее взгляд застыл, остановившись на одной точке. Мне пришлось тронуть женщину за плечо, от чего она вздрогнула.

— Да, спрашивайте.

— Почему вы с Леонидом жили отдельно друг от друга?

Вопрос был для нее неожиданным, и она долго собиралась с мыслями.

— В двух словах этого не объяснишь… Леня на самом деле неплохой человек… был… Но иногда им овладевали какие-то навязчивые состояния, которые доходили до мании. Сначала, до рождения дочери, ему мерещилось, что у меня есть кто-то на стороне. Он следил за мной, приходил домой с работы раньше обычного, думая застать меня с другим, устраивал сцены. Такая необоснованная ревность была неприятна, но постепенно он успокоился. Потом родилась дочь, и в поведении Леонида появилась другая странность. Малышка еще не умела говорить, но муж обвинял меня в том, что я настраиваю ее против него. Полина дичилась отца, что вполне объяснимо: Леня работал, приходил поздно, девочка видела его редко, поэтому ко мне относилась с гораздо большей привязанностью. Так и должно было быть, но Леня думал иначе. Когда и это прошло, ему стало мерещиться, будто я собираюсь его бросить. В конце концов после трех лет совместной жизни я действительно решила уйти от него. Сил не хватало терпеть все эти странности.

— Муж ничего не говорил вам о болезни, которой переболел в отрочестве?

Светлана в изумлении посмотрела на меня.

— Нет. Вы говорите о чем-то серьезном?

— Вам никогда не приходилось слышать, что навязчивые состояния часто возникают у шизофреников или у людей, склонных к этому заболеванию?

— У Лени был такой диагноз?! — вскрикнула Светлана с ужасом в голосе.

— Его отменили. Но насколько я могу судить из ваших слов, болезнь не оставила его в покое. Почему вы не подали на развод?

Ошарашенная моим заявлением, Светлана долго не отвечала. Все три года, прожитые с мужем, предстали для нее теперь в новом свете. Наверняка женщина начнет думать о том, что была недостаточно чуткой к мужу. Но вскоре и это пройдет, появится другое — страх за будущее дочери. Если девочке удастся освободиться от пут одной страшной болезни, не приобретет ли она другую, не менее страшную?

— Не до этого мне было. После того, как я сообщила Лене о принятом решении, он в течение дня, пока я находилась на работе, собрал вещи и уехал. По жизни он был максималистом, замечал только черное и белое. К тому же ему очень мешала жить крайняя обидчивость.

Светлана вдруг встала.

— Извините, мне нужно посмотреть, не проснулась ли дочь.

Вернулась она скоро, с красным, опухшим от слез лицом.

— Полину Леня очень любил, — продолжила Света, — поэтому часто к нам приезжал, всегда помогал материально. Но в этот раз, видимо, не успел.

— Вы просили у мужа денег? — спросила я, чувствуя, что одним неизвестным в этой истории станет сейчас меньше.

— У дочери лейкемия. Дорогостоящие препараты, переливание крови, химиотерапия… Через все это нам придется пройти, и стоит все это недешево. Как только врачи поставили диагноз, я тут же принялась названивать Лене, но он ни разу не взял трубку. Тогда я послала телеграмму, в которой сообщила, что Полина тяжело больна и чтобы он срочно приехал. Опять никакого ответа. Я подумала: может, он сменил адрес и не успел сообщить мне об этом? Положение было отчаянным, ведь я не могла бросить дочь и ехать разыскивать мужа. Когда появилась Антонина, у меня камень с души свалился…