Сдвиг времени по-марсиански (сборник)
Шрифт:
Юлиана читала, поудобнее опершись на дверцу автомобиля. Рядом с ней, выставив локоть из окна, Джо одной рукой, слегка касаясь баранки, вел машину. К его нижней губе прилипла сигарета. Он был хорошим водителем. И они уже покрыли большую часть расстояния между Канон-сити и Денвером.
Из приемника неслась слащавая народная музыка, вроде той, которую играют ансамбли аккордеонистов в пивных на открытом воздухе: бесконечные польки и шотландки — она никогда не умела отличить одни от других.
— Дешевка, — отметил Джо, когда музыка закончилась. — Послушай, я неплохо разбираюсь в музыке, могу сказать, кто был великим дирижером. — Ты, наверное, не помнишь его: Артуро Тосканини.
— Не помню, — машинально ответила она, не отрываясь от книги.
— Он был итальянцем.
Он посмотрел на нее.
— Понравилась книга?
— Захватывает.
— Мне нравятся Верди и Пуччини. Все, что у нас было в Нью-Йорке — это тяжеловесная, напыщенная музыка Вагнера и Орффа, и мы были обязаны каждую неделю ходить на эти пошлые драматические представления, устраиваемые нацистами в Медисон-Сквер-Гарден — с флагами, трубами, барабанами, пылающими факелами. История готических племен или другая воспитательная чушь, где-то бы можно было назвать это все «искусством», вместо того, чтобы говорить, монотонно прочитали. Ты бывала в Нью-Йорке до войны?
— Да, — отозвалась она, не отрываясь от книги.
— Правда, что там были шикарные театры? Я слышал, что были. Да и с кино теперь то же самое: вся кинопромышленность сосредоточилась в одном берлинском квартале. За те тринадцать лет, которые я провел в Нью-Йорке, не было не одной оперетты или пьесы, только эти…
— Не мешай мне читать, — сказала Юлиана.
— То же самое и с книжными издательствами, — сказал Джо невозмутима.
— Сейчас они все монополизированы с центром в Мюнхене. В Нью-Йорке книги теперь только обеспечивают одни гигантские печатные станки. Так, во всяком, случае говорят.
Заткнув уши пальцами, она сосредоточилась на лежавшей у нее на коленях книге, стараясь отключиться от его голоса.
Ей попался тот раздел «Саранчи», где описывалось легендарное телевидение, и оно очаровало ее, особенно те строки, где говорилось о дешевых небольших установках для отсталых народов Африки и Азии.
«Только предприимчивость янки и система массового производства — Детройт, Чикаго, Кливленд — какие волшебные названия! — могли совершить это чудо, посылку этого нескончаемого и почти до безумия бескорыстного потока дешевых однодолларовых (в китайских долларах) телевизионных приборов в каждую деревню, в любую глухомань Востока. И когда какой-нибудь изможденный юноша с беспокойным умом, умирая от голода, хватался за этот единственный шанс, который предоставляли ему щедрые американцы, и собирал из набора крохотный приемник с встроенным в него источником питания размером не больше куска туалетного мыла, то что же можно было узнать с его помощью? Сгрудившись перед экраном, молодежь деревни — а часто и люди постарше — видели слова. Инструкции. Прежде всего, как научиться читать, затем все остальное. Как выкопать более глубокий колодец, вспахать более глубокую борозду. Как очистить питьевую воду, исцелить своих больных. Над их головами витала американская искусственная волна, распространяя сигналы, разнося их повсюду, всем страждущим, всем жаждущим знания массам Востока…»
— Ты читаешь все подряд? — спросил Джо. — Или пропускаешь какие-то куски?
— Как это замечательно! Он заставил нас посылать пищу и образование всем азиатам, миллионам их, — сказала она.
— Благотворительность во всемирном масштабе.
— Да, Новый курс, провозглашенный Тагвелом, по подъему уровня жизни масс. Только послушай.
Она прочла вслух:
— «Чем был всегда Китай? Томящимся, цельным, испытывающим нужду во всем существом, глядевшим на запад. Его великий президент демократ Чан-Кайши, который провел китайский народ через военные годы, теперь, в дни мира, вел его к Декаде Перестройки. Но для Китая это не было восстановлением, так как в этой, почти сверхъестественно обширной плоской стране раньше ничего не возводилось, и она еще оставалась погруженной в свой древний сон. Восстающее ото
— Ты знаешь, что он сделал, а? — прервал ее чтение Джо. — Он взял у нацизма все лучшее социалистическую часть, организацию Тодта и экономический прогресс, достигнутый при Шпеере, и все это подарил чему?
Новому курсу. И выкинул все то, что уродливо — деятельность СС, уничтожение низших рас, изоляцию других. Но это же утопия! Ты думаешь, если бы союзники победили, то Новый Курс оживил бы экономику и совершил бы все эти социальные сдвиги, поднял бы благосостояние? Ничего подобного! Он выдумал некую форму государственного синдиката, корпоративного государства, вроде того, к которому мы пришли при Дуче. Он утверждает: вы будете иметь только хорошее и ничего из…
— Дай почитать, — огрызнулась Юлиана.
«И эти рынки, неисчислимые миллионы китайцев, обеспечили на много лет работой заводы Детройта и Чикаго. Этот гигантский зев никогда не наполнится, этот народ и за сто лет не обеспечить нужным количеством грузовиков и кирпичей, стальных болванок и одежды, пишущий машинок и капель от насморка. Американский рабочий имел в 1960 году наивысший уровень жизни в мире и все потому, что Штаты изящно назывались „наиболее благоприятствующей страной“ при заключении торговых сделок со странами Востока. США больше не оккупировали Японию, а последняя никогда не оккупировала Китай, и тем не менее неоспоримым фактом было то, что Кантов, Токио и Шанхай покупали не британские товары, а американские. И в каждой новой сделке рабочий в Балтиморе, Лос-Анжелосе и Атланте видел увеличение своего благосостояния. Тем, кто делал долгосрочную политику. Людям в Белом Доме, обладающим широким кругозором, казалось, что они почти добились цели. Исследовательские ракеты должны были вот-вот устремиться в космические бездны, покидая Мир, который наконец-то увидел окончание своих вековых болезней: голода, болезней, войн, невежества. Эквивалентные меры социального и экономического развития, предпринятые Британской империей, принесли подобное же облегчение участи широких масс в Индии, Бирме, Африке, на Ближнем Востоке. Продукция заводов Руру и Манчестера, сталь Саара, нефть Баку — все слилось, и взаимодействовало в сложной, но действенной гармонии. Народы Европы наслаждались тем, что казалось…»
— Я полагаю, что именно они должны править миром, — сказала Юлиана.
Она оторвалась от книги.
— Они во всем были лучше всех. Британцы.
Джо ничего на это не ответил, не смотря на то, что она выжидающе посмотрела на него.
Она вновь взялась за книгу.
"… осуществлением мечты Наполеона: разумной однородности этически различных народов, отсутствие которой было причиной раздоров и пререканий по каждому пустяку со времен падения Рима. А также мечты Карла Великого:
Объединенного христианства, которое бы стало жить в мире не только между собой, но и остальным миром. И все же до сих пор оставалась одна ноющая рана. На Малайях жило много китайцев, в основном предпринимателей, и эта процветающая, работающая буржуазия видела в американском способе видения дел в Китае более справедливое общение с теми, кого британцы называли «туземцами». Бывшие под британским господством темнокожие расы не допускались даже в провинциальные клубы, отели, приличные рестораны. Как и прежде, они видели, что для них в трамваях отведены особые секции — и что хуже всего — что они ограничены в выборе места жительства в любом из городов. Эти «туземцы» по слухам, из газет знали, что в США проблемы цветных решены еще до 1950 года. Что белые и негры живут, работают и едят вместе даже на Глухом Юге. Вторая Мировая война покончила с дискриминацией…"