Себ
Шрифт:
– Ах ты щенок, пешком пойдешь в столицу, всем скажу, чтобы тебя не брали вместе с дружком твоим.!
Михаль попытался еще раз напасть на Себастиена, но снова получил в лицо. Радован слез с телеги и встал перед мужиками, которые пришли проверить залог на качество.
– Мы, совесть этого алкаша, и мы не отдадим вам ни одной капли масла. Идите назад.
– Мы уйдем, но только когда получим должок.
– Если вы договаривались с пьяным, то такой договор не имеет силы.
– Отдайте им, я уважаемый человек, меня все знают!
– Заплетающимся языком кричал Михаль.
– Вот, хозяин этого масла, тоже
– Хозяин не в себе, и в нем говорит ваша бормотуха, которой вы потчуете всех подряд. Дождемся утра, когда он протрезвеет, тогда и поговорим о долгах.
– А ты чего такой смелый, парень?
– Компания мужчин пришедших за долгом, тоже была навеселе.
Надвигалась потасовка, которая была совсем некстати. Компания, пришедшая за долгом, подогретая алкоголем и ободряя друг друга репликами отставать не собиралась. Себастиена задело, что люди, которые не прикладывали никакого труда к тому, чтобы получить это масло, с такой легкостью пытаются им завладеть. Он знал, как достается крестьянский хлеб, как никто другой. Михаль, конечно был виноват, в том, что не контролировал себя, но дома его ждала семья, с деньгами, а до следующего урожая был еще год. В какую-то долю секунды он вдруг понял, какого типа несправедливость не переносил Орлик. Именно такого, когда кто-то, совершенно не прикладывая усилий, одурачивая человека, присваивал себе результаты его труда. Дальше он действовал как во сне.
Никто не ожидал, что молчаливо стоящий на телеге юноша предпримет какие-то действия. Себ спрыгнул с телеги, вынул из голенища кинжал и просунул его под одежду первому попавшемуся 'попрошайке'. Лезвие кинжала почти уперлось в подбородок человеку. Себастиен уперся ногой в живот человека и резко оттолкнул, распоров ему все слои одежды. От толчка мужчина упал на землю. Он попытался запахнуть разлетевшиеся одежды, но ничего не получалось. Кампания притухла, и даже Михаль замолчал.
– Благодари бога, что ты не один, еще раз появишься здесь, будешь должен в два раза больше!
– Пригрозил один из компании.
Они развернулись и пошли обратно. Михаль сел на бадью и заревел пьяными слезами. Он ревел, не произнося ни слова. Потом его начало клонить в сторону, он лег головой на соседнюю бадью и уснул.
– Накрыть его надо, а то замерзнет.
– Предложил Радован.
Михаля уложили на солому, и накрыли полушубком. Мужчина бормотал что-то бессвязанное.
– Дежурить будем по очереди, если соберут большую шайку, бросаем извозчика и бежим отсюда. В наши планы не входило восстанавливать справедливость в ваших краях.
– Приказал Себ.
– Вот и не верь философии.
Опасения не подтвердились. Время до утра прошло спокойно. С рассветом на землю лег иней, посеребрив и борта телеги. Под утро Михаля стал колотить озноб. Он стучал зубами под одеялом, вдыхал через зубы и трясся. Время было дорого и нужно было отправляться дальше. Себ попытался разбудить Михаля, чтобы узнать, куда тот спрятал лошадь. Но алкоголь еще не покинул организм несчастного крестьянина.
– Пойду сам лошадь найду.
– Сказал Себ товарищу.
Он спрыгнул с телеги и обошел вокруг забора постоялого двора. Свою лошадь он нашел привязанной к столбику с наружной стороны забора. Никто не оставил ей в ночь даже охапки соломы. Себ подошел к ней, потрепал ее гриву.
– Дурной у тебя хозяин.
Юноша
Голова Михаля возвышалась над бортами телеги. Из волос в разные стороны торчала солома. Мутный взгляд ничего не выражал. Телега, скрипя несмазанными осями, двигалась в сторону столицы.
Оставшиеся два дня прошли без приключений. Михаль был несказанно рад тому, что молодые люди выполнили его просьбу и сохранили в целости весь товар. Он сказал, что сам купит бидон и нальет полный масла, чтобы люди в их краях знали, какое хорошее масло он производит. На предупреждения о том, что жулики обещали поквитаться, Михаль обещал поехать другой дорогой.
Столица восточной четверти была не похожа на столицу южной. Каменных домов было гораздо больше, они были выше и имели более утилитарный дизайн. Все улочки были выложены булыжником. Цокот копыт со стуком колес наполняли пространство города, отражаясь от стен. В воздухе стоял сильный запах угольной гари. Люди топили печи.
Себастиен отметил такое радикальное отличие и смотрел на город, раскрыв рот. Зажиточные горожане ездили здесь на каретах, отделанных гораздо строже, чем привык видеть Себастиен, но в них было меньше аляповатости и безвкусия. Совсем наоборот, строгость форм, придавала каретам еще больше респектабельности. То же касалось и лошадей. Богатые в южной четверти старались нацепить на свою лошадь любые украшения, и чем больше их было на ней, тем богаче был хозяин. Как успел заметить Себастиен, в восточной четверти понять достаток хозяина можно было просто взглянув на его лошадь. Чем богаче владелец, тем лучше стать у лошади, белые гольфы на ногах, красивая стриженая грива и хвост, и никаких 'цацек'.
Михаль высадил парней в центре города. По его словам отсюда было близко до любой части города. Он пытался всучить им бидон с маслом, литров на десять, но Радован категорически отказался.
– Как хотите.
– Михаль немного обиделся. Ему очень хотелось отблагодарить парней.
– Тогда приезжайте весной, на работу, буду вам очень рад.
– Договорились!
– Радован и Себастиен пожали мозолистую руку Михаля.
Цокая копытами и стуча колесами по булыжнику повозка растворилась на узких улочках города.
– Куда нам теперь?
– Спросил Себастиен.
– Почтовое управление должно быть где-то там.
– Радован махнул рукой в сторону водонапорной башни, возвышающейся над городом.
Горожан на улицах было немного. Прачки, с корзинами белья, грязные трубочисты, с лестницами, извозчики, ожидающие клиентов, да беспокойные компании детей. Первые этажи домов часто были использованы под магазины, парикмахерские и кондитерские. Рядом с последними стоял неповторимый аромат пекущейся сдобы. Себастиен устал глотать слюну. Радован видел, как мучается товарищ.