Себя я в ваши руки отдаю

Лёшка. Я звал его именно так. Молодой, чернявый, красавчик.

Он достался мне в роли наземного механика во времена моей службы на должности старшего техника корабля, воздушного судна из семейства Антоновых (АН-12). Почему достался? Всё просто. Младшего технического состава в те времена не хватало. Дефицит существовал на кадры. Вот и переходили наши механики от борта к борту в качестве переходящего знамени. Вот так у меня и появился свой механик.

Не сдружиться с

таким человеком было просто невозможно. Святая наивность, по-другому и не скажешь. Всё, что было за душой и в карманах, всё переходило во владение тому, кому он доверял. Жалко только, что доверял он слишком многим. Зато кто только не знал нашего Лёху-военного! От командиров и штабных работников до любого солдата в части. Все, буквально все знали его.

А служили люди разные. Кто-то и подтрунивал ненароком, конечно, над его наивной простотой. Но большинство, мне кажется, просто откровенно сочувствовали и с пониманием относились к его, как он сам порой говорил, «несчастьям», и радовались вместе с ним его удачам.

Пускай и не с первого раза, но он стал полноценным семьянином, отцом. Был просто заядлым рыбаком. Рассказчиком. Отличным товарищем. Жизнь не пощадила его. Дала пожить ещё несколько лет после операции. И всё одно Косая забрала его.

А вот Лёхой-военным он стал следующим образом. В подразделениях разрабатывались маршруты оповещения по тревоге. Каждый должен был указать свой адрес проживания и если есть, то телефон. Кстати, телефонами тогда обладали далеко не все: кто в общежитии жил, кто на съёмной квартире. А о сотовой связи тогда ещё никто и не слыхивал. Вот и бегали те, у кого была связь, оповещать тех, кто такой возможности был лишён.

А Лёшка, он же деревенским был. Деревня недалеко от города располагалась. Вот и написал он свой адрес: «Деревня такая-то, спросить военного»! В деревнях тогда названий улиц не существовало, да и нумерация домов тоже отсутствовала. Вот и решил наш легендарный Лёшка, что так, как он написал, верней и проще будет, тем более что на тот момент в этой деревне проживал только один военный. Это он сам. Так и прилипло: Лёха-военный.

А он своё новое имя нёс гордо, ни на кого не обижаясь. Мне иногда казалось, что он как бы исподтишка немного посмеивается над нами всеми. Вскользь, на одно мгновение, но это чувство возникало и тут же пропадало. Казалось, что по жизни он и знал много больше нашего, чувствовал жизнь, но помалкивал. Мы думали, что он наивный простачок, а он игрок! Большой игрок в жизнь, избравший для себя роль загадочника.

Когда собираемся на день части или на день авиации, то вспоминаем добрым словом его и других улетевших за горизонт. И всегда перед глазами – этот с лукавинкой чистый взгляд. Вопрошающий. Раскусил, не раскусил? Добрая память тебе, раб Божий Алексей!

Навеяло воспоминание об окне. Ну не совсем, конечно, об окне. Скорее, о природе, которую можно оглядеть из него. В общем, обо всём понемногу.

У нас в деревенском домике было три окна. Два по бокам находились за двумя внушительными столами, что не позволяло подобраться вплотную к данным окнам. А вот третье находилось между ними, за диваном, стоящим вдоль стены, левее большого зеркала. Вставая коленями на диван, я упирался подбородком в обе руки и смотрел на царственное величие манящего собой заоконного мира. Мира, который подчинён своим законам, правилам и порядкам. Смотрел в никуда, просто смотрел, вслушиваясь в звуки, доносящиеся со стороны,

в тот момент деревенской улочки. Особенно хороши такие моменты релакса в дождливую погоду. Крупные капли срывались с покатой крыши, издавая шлёпающие звуки. Это не раздражало, а вводило в некий транс и убаюкивало. За окном, чуть далее края крыши шёл мелкий шелестящий дождь. Небо было затянуто серой мглой, насколько хватало взгляда. Вся негромкая какофония создавала атмосферу сонного упокоя.

А там, сзади, за спиной, была другая, отличная от той, за которой я наблюдал, жизнь. Мир тепла, с запахом топлёной печи и еды, приготовленной в ней, с дурманящими ароматами. Звуки копошащихся за стеной мышей. Мурлыканье примостившегося рядышком рыжего кота. И неутомимое радио. Ох, уж этот проводник в просторы далёкой, неведомой для нас жизни, без умолку вещающий в течение всего дня обо всём на белом свете!

И эти действия в совокупности своей создавали особую, спокойную атмосферу простого, детского, а потом уже и недетского счастья. За окном разворачивалась, то усиливаясь, а то и ослабевая, природная стихия, пусть и не несущая каких-либо катаклизмов, но всё равно сумевшая по своей норовистой воле разогнать всё идущее, ползущее, летящее на всём пространстве своей власти.

Пчёл – в ульи. Комаров и мух – по своим закуткам. Кого – по дуплам, кого – во временное укрытие. Кого – под стреху [1] , как, например, прижившихся под самым нашим окном ласточек, где слышны непрекращающийся щебет, звуки возни и шуршание крыльев. Более крупную скотину – по хлевам и загонам. Деревенскую детвору – по местам их обитания. Да мало ли кого куда!

Наступало временное затишье в делах. Наступало время для раздумий. Появлялась возможность о чём-нибудь помечтать. Может быть, даже погрустить. Кто-то мог почитать газету. Кому-то выпадала возможность повязать на спицах, представив на суд публики очередной шедевр носочного искусства. Дела, конечно, находились и в такое время. Всё, как и за окном, происходило неторопливо и мерно. А куда, впрочем, было спешить? Река жизни течёт в своём, установленном ею ритме, независимо от наших желаний и просьб.

Но всё когда-то проходит. Пройдёт и дождь. Выглянет солнышко, поглаживая своими лучами соскучившуюся по нему природу. И мир защебечет, закружится своим уже знакомым неугомонным естеством. И вновь нужно будет вплетаться в его игру, в его порядок действий и забот.

А пока пускай побудут тишина и неторопливое течение времени.

Кругом – звенящая тишина. Там и тут среди бурьяна – остовы завалившихся на бок хат. Жизнь определяется лишь писком комаров, звуком барражирующего шмеля, запахом цветущей травы.

Хотя нет… Вот появился знакомый стук неутомимого дятла, затем – голос кукушки, пророчащей кому-то очередное будущее, а вот гортанная перепалка высоко пролетающих воронов. Теперь, пожалуй, всё…

Но прошлое не возвращается. Уже не услышать детского гомона, доносящегося с реки; угрожающих курлыканий недовольного индюка; вездесущих кудахчущих кур; гусей, важно перешагивающих по своим значимым делам. И ещё. Главного нет: звуков мычащего стада, неспешно возвращающегося с выпаса. Нет бабулей, лузгающих семечки и буравящих взглядами спины проходящих, при этом что-то нашёптывающих друг другу на ушко.